Они спустились по ярко освещенной лестнице куда-то определенно ниже уровня земли и оказались в обширнейшем помещении, сверкавшем белоснежным кафелем, чистейшими зеркалами и никелем так, что глаза поначалу резало. Вид тем не менее был насквозь казенный: ряды белейших раковин с кранами цвета золота, а по другую сторону — бесконечная шеренга дверей.
Прежде чем Мазур стал догадываться, куда они угодили, Кристина открыла одну из дверей, затолкнула его внутрь и звонко защелкнула сверкающую задвижку. Тут только он сообразил, что оказался всего-навсего в туалете, к которому, как это на загнивающем Западе водилось, вульгарное название «сортир» никоим образом не подходило. Вообще, стоило ему угодить за границу, тамошние туалеты откровенно начинали угнетать и вызывать какое-то странное уныние — потому что походили скорее на некие научные лаборатории из-за этой вот сияющей чистоты.
Он огляделся. Знакомые приспособления поражали инопланетной ухоженностью — а была еще и масса чего-то незнакомого, не сразу и поймешь, для чего предназначены. В прежних своих образах он до столь шикарных гальюнов еще не поднимался.
Кристина, двигаясь совершенно непринужденно, открыла сумочку, выложила на белоснежную полку карманное зеркальце, какой-то футлярчик и самое прозаическое бритвенное лезвие. Деловито вытряхнула на зеркальце щепотку белого порошка, аккуратненько и проворно сбила его лезвием в виде дорожки. Оглянулась на Мазура:
— Тебе, конечно, не предлагаю. У тебя на физиономии написано, что для тебя предел дурмана — коктейль из рома с водкой.
Глядя, как она сноровисто втягивает через трубочку белый порошок сначала правой, потом левой ноздрей, Мазур на сей раз воздержался от мысленной критики буржуазных нравов, потому что занятие это было насквозь бесполезное. Он просто представил рожи пары-тройки знакомых замполитов, если бы они его сейчас узрели — пожалуй, и кондрашка могла бы хватить…
— Ну вот, — сказала Кристина, оборачиваясь к нему. — Жить стало легче, жить стало веселее, как сказал когда-то по другому поводу один жуткий, но головастый деятель…
Ничего в ней особенно не изменилось, разве что зрачки сузились да улыбка стала чуточку отрешенной.
— А это ничего, что мы тут… — сказал Мазур, сделав неопределенный жест.
— Ты марксизмом никогда не интересовался?
— С какого перепугу? — натурально изумился Мазур.
— Зря. По крайней мере, знал бы, что буржуазное общество разлагается и деградирует. Я не марксистка, боже упаси, вот был бы смех! Просто-напросто люблю теории и учения, которые гласят, что все вокруг деградирует и разлагается — в этом случае не чувствуешь себя уродом или выродком… Короче говоря, голову даю на отсечение, что в половине здешних апартаментов сейчас всаживают себе нечто даже похуже кокаина, и не только этим занимаются. Поверь моему жизненному опыту…
