— Это заметно, да? — испуганно спросил он. — Я не в себе, да? Сам чувствую, я не в себе. Я боюсь умереть, Соня.
— Что за глупости! Лежи, — она поцеловала его в щеку, ушла на кухню.
Он лежал, закрыв глаза. Вместе с нитроглицерином она дала ему еще какую-то таблетку, которая, наверно, делала свое дело: успокаивала, словно возвращала его к себе самому. Хотелось спать, и в полудреме, почти засыпая, он подумал о том, что ведь не собирался сегодня сюда, к Соне, ему не надо тут быть сегодня. Он преодолел сон, поднялся с дивана и, не надевая ботинок, в носках, прошел на кухню, где обычно стоял телефонный аппарат.
— Какой дрянью ты меня напоила? — сердясь, проговорил он. — Голова чугунная.
— Вздремни, и пройдет, — сказала она.
Он молча поднял с пола телефон, поставил на стол.
— Что за манера держать аппарат на полу? Ты бы еще в туалет его сунула, что ли.
— Это мысль. Попробую. — Она засмеялась.
— Попробуй, — сказал Сергей Григорьевич и набрал номер.
Софья Андреевна деликатно вышла из кухни, она всегда уходила, когда он звонил по телефону.
Он звонил домой, в трубке долго звучали длинные гудки, наконец раздался голос жены:
— Ну?
— Не запрягай!
— Ты знаешь, сколько времени? — почти закричала Катенька, его деловая, занятая жена Екатерина Николаевна. — Ты где?
— «Где, где», — проворчал он. — У любовницы, где же еще.
— Не городи ерунды. Через час мы должны быть у Андреевых. А ты болтаешься где-то. Я уже ухожу. Приезжай к ним. Быстро, одна нога там, другая здесь.
Он посидел в раздумье, посмотрел на часы и пошел в комнату, где Софья Андреевна в напряженной позе, словно ожидая удара в спину, стояла у окна.
— Сонечка, — проговорил он. — Так складывается…
— Не надо, — не оборачиваясь, сказала она. — Ты хочешь, чтобы я вызвала такси?
— Если можно, пожалуйста…
— Конечно, можно, все в нашей власти! — весело воскликнула она, пошла на кухню и через минуту крикнула: — Все в порядке. А пока садись, поешь.
— Я не успею, Сонечка, — сказал он.
— Машина будет через полчаса, успеешь…
Она быстро накрыла на стол, поставила квашеную капусту, картофельное пюре с котлетой и горячие пирожки с мясом. У нее никогда не было разносолов, жила она бедно, но простая еда ее всегда нравилась ему каким-то особым вкусом, домашностью, вообще он не любил много есть, но у нее всегда ел почти с жадностью, ей нравилось, что он ест так много и с таким удовольствием. И сейчас, торопливо сглотнув все, что стояло на столе, он сказал:
— Ты ангел. Меня мучает совесть: что это за жизнь — дела, дела, дела. Но вот утешение, пришел, взглянул на тебя, и стало легче, и можно жить дальше. Ты ангел.
