До постели Людмила Павловна добиралась измученной, но и спать спокойно не могла — тревожно прислушивалась к дыханию матери, часто вскакивая к ней, как к малому ребенку.
Иногда Аграфена Ниловна путала себя со своей родной сестрой Дарьей, которая умерла несколько лет назад, а до этого каждый год приезжала из деревни хлопотать о пенсии за своих сыновей. Ходила по всяким учреждениям с ворохом бумаг, но всегда ей не хватало еще одной какой-то, самой важной бумаги, и она приезжала с такой бумагой на следующий год, но снова эта бумага оказывалась не самой главной, нужна была еще более главная. Так и не выхлопотала тетя Даша пенсии. Сложность ее дела заключалась в том, что немцы, хозяйничавшие в деревне три военных года, назначили двух ее мальчишек-сыновей полицейскими, а через несколько месяцев повесили. Люди, разбиравшие вопрос о пенсии, никак не могли решить, кто же ее сыновья — пособники фашистских оккупантов или партизаны.
Обивая пороги учреждений, тетя Даша таскала с собой племянницу Людочку, поскольку маленькую девочку не с кем было оставить дома — мать работала, отец работал. Бродя по кабинетам, тетя Даша всюду привычно рассказывала то, что Людочка запомнила на всю жизнь:
— Жду я парнишков своих обедать, а их нетути, не идут. Мороз на дворе лютый, воробьишки с проводов падают — мерзнут. Махонькие — жалко. Подобрала одного, в ладонях держу, ртом дышу, отогреваю, не оживает. Ах, какая жалость, птаха такая малая, лапки — ниточки. А мальчишечков моих все нету. Уже вечер — нету. Ночь опустилась — нету. Обед в печи перемлел, огонь погас, а в трубе отчего-то гудит. Никогда не гудело, а тут гудит: у-уу. Страшно, не сказать. Не сплю, лежу, как шум какой во дворе, бегу к двери — никого. А утречком, уже днем, соседка Настасья вернулась из райцентра. Немцы гоняли дрова заготавливать. И говорит: «Не жди, дескать, Дашка, сыночков-мальчишечек, на площади в райцентре они висят, обои красуются». — «Как это висят?» — «Обыкновенно. Беги к ним, опоздаешь, снимут, не увидишь». Ну я и побежала. До самого вечера бежала, валенок с ноги чего-то всю дорогу сваливался. Бегу, а он застрянет в снегу и хоп с ноги — хоть плачь. В сумерки уже добралась. И впрямь на площади висят мои мальчишечки, рядышком, мерзлые, как колоды, стукаются друг о дружку на ветру, и эдак, как деревяшки — бум, бум, — такой звук…
Теперь эту историю почти слово в слово рассказывала Аграфена Ниловна, когда все чаще и чаще путала себя с умершей давным-давно родной сестрой. Рассказывала так же тихо, без слез, обыденно, как рассказывала тетя Даша, и оттого страшно до ужаса: висят мои мальчишечки, как деревяшки мерзлые, стукаются друг о друга — бум, бум.
