Она отвернулась и побрела прочь. Никогда еще я не чувствовала себя так отвратительно. Мне было стыдно появиться перед Гардинером, но у меня не было выбора. Я встала и начала одеваться.
У нас был один комод с тремя ящиками. Верхний принадлежал Мэри Элле, средний мне, нижний Нонни и малышу Уильяму. Выдвинув свой ящик, чтобы достать нижнее белье, я наткнулась на коробочку противозачаточного желе, полученную от медсестры Энн. Коробочка была одна, хотя Энн дала мне две. Я открыла ящик Мэри Эллы и обнаружила там вторую. Я не рассердилась, а, наоборот, обрадовалась. Пусть теперь ее парень из нее не выходит – желе поможет. Я решила, что теперь всегда буду снабжать ее этим средством.
В общей комнате Мэри Элла качала малыша Уильяма в старой колыбели, сделанной еще отцом. Она его качает, а он знай себе голосит.
– Чего он так орет? – спросила я. Непонятно было, слышала ли она все то, что наговорила миссис Гардинер. Скорее всего слышала. От одной этой мысли у меня запылало лицо.
– Не знаю, – ответила Мэри Элла. – Чего ты орешь, малыш Уильям? – спросила она сына, но он ее не расслышал – так зашелся.
– Лучше заткни его, а то я ему наподдам, чтобы было из-за чего надрываться, – пригрозила Нонни из двери кухни. Она ела печенье, политое вареньем. Судя по виду коробки с синими пробирками на кухонной полке, она со вчерашнего вечера к ним не прикасалась. Я всегда их проверяла, чтобы знать, делала ли она анализ.
– Ты проверяла сахар сегодня утром? – спросила я.
У нее был такой вид, что я поняла: будь у нее револьвер, она бы меня пристрелила.
– Не смей меня учить, что мне делать! Приятно, думаешь, услышать от такой леди, как миссис Гардинер, что моя внучка – последнее отребье?
Я повесила голову: стыдно было на нее смотреть.
– Прости, Нонни, – повторила я. Мне тоже хотелось печенья, но я не смела к ней приблизиться, потому что чувствовала, что еще не прощена. Мечтать о завтраке не приходилось. Правда, от страха у меня все равно кусок застрял бы в горле.
– Сказано тебе: одевайся и бегом в сушильню, – сказала Нонни. – Обеих касается!
– Сначала надо успокоить малыша Уильяма, – возра-зила я. Если он не уймется, Нонни его прибьет, оставшись с ним одна. – Он ел? – спросила я Мэри Эллу.
– Ни черта он не ест! – бросила Нонни.
Я забрала ребенка у Мэри Эллы, как та за него ни цеплялась.
– Отпусти! – велела я ей. – Дай взгляну на его раздражение. Может, это оно его беспокоит?
– Я говорила Мэри Элле: смажь ему раздражение лосьоном. Ты смазала?
