Она никогда не проповедовала непротивление злу насилием. Бороться нужно, но — достойными, честными методами. Преступник должен быть изолирован от общества и лишён возможности совершать преступления дальше. Но пинать его, плевать в него, а тем более пытать или мучить любым другим способом — это мелко.
Нападать на противника численным превосходством — тоже мелко.
Меня также не оставляло ощущение, что Эвелин что-то не договаривает.
Она знала о заклинание, поменявших нас телами с Эммой куда больше, чем говорила мне или даже своему отцу.
А возможно у меня после встречи с зомби обострилась паранойя?
Едва утром перешагнув порог я нос к носу столкнулась с Винтером. Кузен стоял, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы.
— Что ты тут делаешь? — возмутилась я. — Чего тут стоишь?
В ответ он хмыкнул, не поднимая глаз. Делая вид, что его ну очень интересуют его же идеально налакированные, сверкающие ботинки.
— Стою, где хочу.
— Ты не стоишь, где хочешь… вернее, ты не просто стоишь, где хочешь — ты меня поджидаешь!
— Поджидаю. И что дальше?
— Зачем? — смягчилась я.
Он поднял голову и заглянул мне в глаза:
— Эмма?
— Что?
— Ты действительно совсем ничего не помнишь?
— Какая трогательная забота обо мне, кузен, — приподняла я бровь. — Что именно ты хочешь, чтобы я помнила?
В смеющихся янтарных глазах Винтера было целое море жизнелюбия и столько же азартной злости.
— Вот это!
Почувствовав его руки у себя на талии, я резко повернулась и оказалась с ним лицом к лицу.
Дыхание Винтера щекотало мне щёку.
— Я называл тебя моей богиней, помнишь? — зашептал он жарко.
Я слышала, как медленно и тяжело он дышит.
— В нашу последнюю настоящую встречу я говорил, что никуда тебя не отпущу. Никому не отдам. Никогда. В который раз предлагал сбежать? Мы наслаждались друг другом в последний раз.
Его руки больно сжались на моих предплечьях. В жесте чувствовалась угроза.
— Винтер, пусти! Мне больно.
— Больно?
В его глазах засверкала откровенная злость.
— Моя дорогая, ну разве же это боль? Больно — это осознавать, что то, что для тебя вся жизнь для другого лишь забава. Игры молодого зверька, который на тебе оттачивает свои хищные коготки. Вот это больно, да.
От взгляда, которым он одарил меня, у меня едва не подкосились ноги.
— Не смотри так, — взмолилась я.
— А как ты хочешь, чтобы я на тебя смотрел? После того, что ты с нами сделала?
— Что я сделала? Я не помню…
— Как удобно ничего не помнить, ни любви, ни ненависти!
