Даррен настоял на том, чтобы заехать за мной домой. Явился он в костюме, волосы гладко зачесал назад. А я весь день проходила в летнем платьице, правда новеньком, в белую и желтую полоску, оно все еще было на мне, и в сандалиях. Гость мой выглядел гораздо наряднее, чем я.
Должно быть, Даррен заметил, что я разглядываю его костюм.
– Униформа банкира, – пояснил он. – Переодеться не было времени.
Я улыбнулась:
– А тебе идет, неплохо смотришься.
Как я уже говорила, смотрелся он и вправду отлично. Широкие плечи, узкая талия и прекрасно скроенный костюм только подчеркивал это.
Я хотела заикнуться, что неплохо бы и мне переодеться во что-нибудь пофасонистей, но не успела открыть рот.
– Это платье тебе очень идет. Вообще-то, я готов держать пари, если провести абсолютно объективный опрос, чтобы сравнить коэффициент элегантности наших с тобой туалетов, победила бы ты.
Я рассмеялась.
– Коэффициент элегантности туалетов? – повторила я.
– Это специальный термин такой.
Вы с ним – совсем разные. Абсолютно. Прежде всего, он старше. Ему тогда исполнилось двадцать девять лет. Он спокойней, основательней. Солидный, как сказала о нем Джулия. И с тех пор как ты уехал, никто не мог рассмешить меня так, как он. А это много для меня значило.
Он изогнул руку:
– Мадемуазель?
Я взяла его под руку, мы вышли, захлопнув за собой дверь. В общем-то, я многого ожидала от этого обеда.
В тот вечер, после обеда, Даррен сказал, что не прочь проводить меня домой пешком, ведь именно так должен поступать каждый джентльмен. И шел рядом со стороны проезжей части, как предписывал этикет, чтобы в случае промчавшейся по луже машины он мог прикрыть меня от грязных брызг.
– Пусть я промокну насквозь, зато ты останешься сухой, – объяснил он.
– Понятно, – отозвалась я. – А дама? Что полагается делать даме?
– То, что ты делаешь сейчас, ничего больше, – ответил он, и я снова не удержалась и улыбнулась.
Он прокашлялся:
– Знаешь, когда-то я работал экскурсоводом и даже могу провести экскурсию по Проспект-Хайтс.
– Неужели? – спросила я, не вполне понимая, шутит он или серьезен.
Тогда он заговорил тоном человека из верхушки общества, из тех, кто, к примеру, жертвует университетам целые здания. Да так смешно, что я тут же расхохоталась. Именно такими я себе и представляла всяких Шермерхорнов, Хэвермайеров или Хартли, представителей семейств, в честь которых на многих домах в студенческих городках висят таблички. Я частенько про них думала, когда училась в школе. Мне казалось, что эти люди живут в огромных особняках где-нибудь в Армонке, а лето проводят в Мартас-Винъярде. Мистер Шермерхорн носит красные штаны – на острове Нантакет все такие носят! – у него неизменно загорелое лицо и нижние зубы выдаются вперед. Миссис Хэвермайер не выходит из дому, не нацепив на уши серьги с бриллиантами по три карата каждый. У нее трое детей, и у каждого своя нянька, причем у каждой – свой метод воспитания. Особенно миссис Хэвермайер ценит третью няньку, странно даже, просто души в ней не чает. А семейство Хартли держит декоративных собачек корги, как у английской королевы.
