Чтобы поспеть за тобой, я заработала пальцами еще настойчивей, но ты схватил меня за запястье:
– Можно я?
От твоего голоса я задрожала.
Я кивнула, и ты подвинулся так, чтобы я смогла вытянуться во всю длину дивана и тебе было удобно снять с меня сорочку. Ты двинулся еще ближе, и, предвкушая, что сейчас будет, я изогнулась.
– У меня есть один секрет, – прошептал ты, просовывая пальцы внутрь.
– Правда? – Я выгнулась дугой, чтобы помочь тебе.
– Правда. – Ты вытянулся рядом со мной, прижал губы к моим губам. – Когда я делаю это один, то думаю о тебе.
Все тело мое содрогнулось.
– Я тоже, – прошептала я, задыхаясь.
Секунд через тридцать я кончила.
За наши первые полгода ты открывался передо мной то одной, то другой своей гранью, и все они казались мне столь волнующими, столь удивительными, что я влюблялась в тебя еще сильнее.
Как в тот день, например, когда после работы я пришла к тебе и застала сидящим на полу, скрестив ноги, а вокруг тебя – кучи квадратных бумажек размером с самоклеящиеся листочки для записей.
Я бросила сумку на кухонный стол и закрыла за собой дверь.
– Что у тебя здесь происходит?
– Через две недели девятнадцатое сентября. Мамин день рождения, – сообщил ты, отвлекаясь от бумажек. – В этом году я не смогу полететь домой, вот и хочу послать ей что-нибудь этакое… существенное.
– И ты делаешь… бумажную мозаику? – Я подошла ближе.
– В некотором роде, – ответил ты. – Это наши с мамой фотографии.
Ты протянул мне несколько снимков. На одном я увидела тебя с мамой на церемонии вручения аттестатов об окончании средней школы, на другом – вы вдвоем сидели на краю бассейна, оба в шортах, болтали ногами в воде. На третьей – стояли на крыльце дома и ты приставлял ей рожки.
– Ух ты, – сказала я.
– С утра печатал, – сообщил ты, – теперь выстраиваю композицию в цвете. Хочу, чтобы смотрелось как в калейдоскопе.
Я уселась на пол рядом, и ты быстро поцеловал меня.
– А зачем как в калейдоскопе? – спросила я, беря фотографию, на которой вы с мамой стояли спина к спине, меряясь ростом, и ты оказался немножечко выше матери. Прическа твоя – почти такая же, как у мамы, вы оба блондины с вьющимися волосами, и трудно определить, где кончаются одни локоны и начинаются другие.
– Здесь мне четырнадцать лет, – сказал ты, глядя на фотографию через мое плечо.
– Ты был очень симпатичный. Если бы я встретилась с тобой в этом возрасте, то пропала бы.
Ты улыбнулся и сжал мою ногу:
– Я и без твоей фотки смело скажу, что со мной в четырнадцать лет было бы то же самое.
