Она долго рассматривала меня, потом спросила:
— Ты, может, есть хочешь?
Она вынесла мне кружку молока и большой кусок хлеба.
— Где ты живешь? — спросила она.
Я знал свой адрес, но не сказал его, промолчал, притворился, что не знаю.
Она сказала:
— Я отведу его в полицию, его, может быть, ищут?
У меня с собой было пять копеек и перочинный ножик, правда, острый, но все-таки…
— Пожалуйста, — сказал я, — наточите мне ножик!
— Смотри: говорит! — сказал точильщик. — Ну, брат, нет, хватит, уж я с самого утра работаю, нет, баста!
— Тогда я пойду, — сказал я. — Я знаю, где живу. Я сам дойду. Спасибо.
Они стояли у порога и смотрели мне вслед. Он был на голову выше ее. Рядом с ним стоял его точильный станок.
Я долго блуждал по улицам и уже при звездах вышел к нашим воротам. Меня встретил дворник Федосей. Он сказал:
— Иди, иди скорей, пошевеливайся, тебя чуть не с городовыми ищут.
С похолодевшим сердцем я вошел в дом. Я боялся нотаций. Но мама схватила меня, как буран хватает песчинку, подняла, взглянула на меня заплаканными глазами, удостоверилась, что это и впрямь я, и снова заплакала.
— Тебя папа ищет по всем улицам, я в полицию дала знать, Саша и Катя ищут, Александрик ищет, я совсем пришла в отчаяние…
Меня отпаивали молоком и откармливали холодными котлетами, а потом задабривали вареньем, чтобы я не убежал в следующий раз.
— Теперь скажи, только правду, только одну правду, какова бы она ни была, — торжественно сказала мама. — Где ты был?
Вокруг меня стояли домашние, дворник Федосей и ненавистный мне художник Фастовский.
— Я был у точильщиков, — ответил я, уставившись Фастовскому в глаза, — и всегда буду бегать к точильщикам!
Мама смотрела на меня, удивленно подняв брови.
— У каких точильщиков? Почему к точильщикам? — Она ничего не понимала. — О каких точильщиках ты говоришь?
— Я же тебе говорил, что буду точильщиком, когда вырасту.
— Я помню, — сказала мама, — но я не думала, что ты хочешь этого всерьез.
— Я буду точильщиком, когда вырасту; пусть меня водят к ним, если хочешь, только не тащат скоро домой.
— Хорошо, — сказала мама. — Если ты так любишь точильщиков, что готов пренебречь моими страданиями, то тебя будут водить к ним. Только не убегай один. Обещаешь?
И я пообещал не убегать один, у меня вынудили это обещание.
А нож мясника, запачканный липкой кровью, в умелых, ловких, сильных руках очищается, начинает светлеть и из-под него сыплются искры, и кружится, кружится волшебный камень Карборунд.
