Тот кинулся к Жанне, внося излишнюю суматоху.
— Да ставь на верстак! Не мельтеши! — приказал Громотков, решительным жестом прерывая заполошенные движения молодого помощника.
— Тут же у вас машинное масло! — с сожалением в голосе сказала Жанна.
— Ничего, от машинного масла еще никто не умирал, оно чище, чем кукурузное.
Протерев ветошью руки, Андрей и механик жадно накинулись на еду, скребуче задевая алюминиевыми ложками о донышко миски.
Ели с видимым удовольствием, причмокивая и присвистывая. Большая луковица солидно плавала в середине миски и мешала обоим, Андрей подхватил ее ложкой и хотел было выплеснуть в бачок для ветоши, уже занес руку…
— Ты куда, охламон? — воскликнул Громотков.
— А что, разве можно ее есть? Скользкую, вареную?! Бр-р-р…
— Давай сюда! — Громотков взял луковицу за бледно-зеленый отросток, запрокинул голову и опустил целиком в рот.
— Ой, жутко, Степанович! — состроил гримасу Андрей. — Вы ее как устрицу проглотили. Пищит, а лезет… У меня, правда, Верка — сестра — тоже любит!
— Значит, твоя Верка — человек, Андрюха! А ты покудова — молекула! Как научишься есть, тогда и человеком станешь. Понял? Ох и хороша пиш-ш-ш-а-а-а! — с восторгом протянул механик, вытирая по-хозяйски ложку о внутреннюю сторону спецовки. — А на второе у нас что?
— Макароны по-флотски! — живо подключился Мишо.
— Вот это молодец, Михайло! Спасибо, друг! — сказал Андрей. — А как их есть? — спросил он Жанну, наклоняясь к ее красивому лицу.
— Что значит — как? — спросила она.
— Ну, вдоль или поперек? Вдоль — похудеешь, а поперек — поправишься… Так как?
— Ладно, Андрюха, не трепись, остывает, бери черпак и шамай свои ламинарии с мясом, — вроде бы строго напустился механик.
— А вы, Степанович, тоже хороши, малолетку обижали, не стыдно?! Пока я тут беседую с прекрасным полом, вы, я вижу, половину миски ухнули. — И тут же шутовски накинулся на еду: — Вперед, молодежь, принимай пищевую эстафету от наставников! — И он стал смешно и быстро сгребать ложкой макароны к себе, спешно отправляя их в рот, отчего щеки округлились.
— Тьфу! Не дал нормально поесть, — бросая ложку, в сердцах сказал механик. — И все это из-за тебя, Жанна, кровь в парне гудит, прыщи повылазили…
— Фу, набузовался, еле Степановича на финише обогнал. Ну вы и здоровы есть! Жанночка! А на третье — поцелуй?!
Он потянулся вверх руками и, хрустя всеми косточками, пропел:
— Люблю я девок рыжих, нахальных и бесстыжих!
Затем плечом подтолкнул смущенного приятеля, но тот стоял молча, насупившись, не зная, как поступить дальше: рассердиться или нет. Ревнуя Жанну, Мишо понимал, что ведет себя глупо, но ничего поделать не мог: обычно подвижный, живой ум его в присутствии Жанны цепенел; казалось, Мишо был доволен ролью безвольного человека. Но по тому, как раскраснелось лицо молодой женщины, каким простым и милым стало оно, Мишо понял, что был не прав. Он не знал, за что конкретно любит Жанну: за голос, лицо или фигуру; ему нравилось все: и запах волос этой женщины, и звук голоса, — все то, что составляло ее привлекательность.
