Валентина повела в сторону сморщенным носиком, — въедливый газ проникал в автобусный салон. Андрей поспешил открыть окно, и, внезапно лязгая железом, все оглушая, из-за поворота резво вынеслась электричка, в широких окнах запестрели лица, косынки, кепки, дождевики, корзины, телогрейки — все это стремительно летело за город, в сторону Кильдинстроя, Магнетитов, в разгар грибных сборов.
…Андрей прекратил работать, выключил свет, протянул в темноте руку и на ощупь впереди себя положил шкрябку; та глухо и печально звякнула, и звук этот тоскливо отдался в сердце Андрея. Он пытался вспомнить, кто первый начал игру словами. Особого значения для него это обстоятельство не имело, однако Андрею было бы приятно, если бы инициатором игры оказалась Валентина, хотя он твердо знал, что это было не так.
— Раньше на селе были только доярки, а по радио слышу — дояр. А недавно новое услышал: оператор доильной установки — ОДУ. Глядишь, и корову назовут ЖМУ — живая молочная установка — или еще ЖМУ-2/4 — два рога, четыре копыта.
— А если однорогая?
— Гм… ЖМУ-1/4… А дояр — машинист э-э-ээ… шестисиськовой ЖМУ…
— Дурак, сосковой?..
— Можно и по принципу рук, — говорил Андрей, теряя интерес к игре, но продолжая изобретать замысловатый ход.
— Андрюха, ну до чего ты темный, у нас давно машинное доение, мы первое место в области по надою держим, три тысячи девятьсот на корову — это не шутка; впрочем, доят, конечно, вернее — раздаивают, коровку руками, чтобы молочка больше давала, двумя руками.
— Тогда так: если двумя — Виртуоз-2. А если одной — Виртуоз-1.
— Не трепись.
— Ты неправильно меня поняла… не бельмеса не поняла.
— Ох, Андрюшка, я такая счастливая… А что такое бельмес?!
— Единица интеллектуальности.
…Лежа в душной топке, Андрей пережил это вновь.
Методически, раз за разом он срезал густой жирный нагар сажи, и вскоре однообразные движения заставили Андрея забыть все, кроме самого процесса — скобления железа о железо, ритмичного движения рук. Подвигаясь вперед, он шуровал где ломиком, а где шкрябкой. Соленый пот горячо застил глаза. Разогревшись работой — этим спасительным средством, Андрей перестал думать о Валентине. Он слышал сквозь резонирующий шум шкрябки, как механик дважды подходил к нему, но не отвлекал от дела. Наконец Громотков не выдержал, подошел в третий раз и постучал ручником по торчащим ботинкам, давая сигнал об окончании дела, но Андрей либо не слышал, либо не хотел отвечать. Тогда Громотков близко наклонился к торчащим ногам и, будто обращаясь к ним, прокричал:
