— И это все? — в растерянности спросил я.
Вернер развел руками.
— Это все. Надеюсь, ублюдок погиб где-нибудь на Блеттербахе. Надеюсь, после того как он зарубил бедных ребят, горы поглотили его, и каждый раз, когда поток выходит из берегов, надеюсь, он выносит на поверхность кусок сукина сына. Но это всего лишь надежда.
— В самом Зибенхохе не проводилось следствие?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Вернер, зажигая спичку и поднося ее к кончику сигареты.
— Убить их мог кто-то из деревни. Мне это кажется очевидным.
— У тебя разыгралось воображение.
— Почему?
— Ты забываешь, что такое Зибенхох. Зибенхох — маленькая община. Думаешь, никому не пришло в голову то, что ты сейчас сказал? Это было первое, о чем мы подумали. Но если бы кто-то последовал за ребятами на Блеттербах, мы бы об этом узнали. Уж ты мне поверь. Потому что здесь все обо всех всё знают. Каждую минуту. Кроме того, дойти в такую грозу до поляны, спуститься вниз к Блеттербаху, убить и вернуться назад, причем так, чтобы никто ничего не заподозрил… нет, это невозможно.
— Однако…
Вернер остановил меня:
— Ты обещал.
Я заморгал.
— История бойни вся здесь. Она окончена. Не позволяй пожрать себя, Джереми. Не дай этой истории пожрать тебя, как она пожрала других.
— Кого — других? Например, Ханнеса?
— Например, меня, Джереми.
4
Мы долго молчали.
— Каждый из нас пережил это на свой лад. Вся деревня была взбудоражена, хотя некоторые…
— Некоторые — меньше прочих, — прошептал я, вспомнив комментарии по поводу гибели Эви и Курта, которые Вернер мне передал и которые после неприятности, приключившейся с Аннелизе в лавочке Алоиза, мне показались более правдоподобными, чем тогда, когда я впервые услышал их.
— Мы увидели. Мы ощутили на себе это… зло. И я решился.
— Уехать?
— Я уже давно об этом подумывал. Ведь я говорил тебе, что отправился в Клес работать в типографии?
— Ты сказал, что сделал это ради Аннелизе.
— Она имела право на отца, который не рискует каждый день своей шкурой. Но я умолчал о том, что просто не мог больше здесь оставаться. Я видел, как жители Зибенхоха возвращаются к нормальной жизни, и не принимал этого. Линии электропередач починили, восстановили телефонную связь, дороги подлатали, кое-где произвели взрывы, чтобы искусственно вызвать оползни. Люди не хотели помнить, и бойня на Блеттербахе очень скоро была забыта. Я все это видел и не уставал повторять про себя, что это несправедливо.
— Ты сказал, что я не должен дать этой истории пожрать меня, как она пожрала других. Кого — других?
