Однако некоторые современники Ипатии, даже христиане, разделяли ее жажду познания и любовь к классическим наукам. Один из них – Августин Гиппонский (Августин из Гиппона, Блаженный Августин). В конце жизни он был намного более влиятельной фигурой в ранней христианской церкви, чем Тертуллиан или кто-либо другой, за исключением апостола Павла. Возможно, он был самым значительным христианским мыслителем и писателем за двухтысячелетнюю историю церкви и рассуждал совсем не так, как Тертуллиан, считая, что изучение древнегреческих трудов следует поощрять, а не запрещать.
Августин родился на территории современного Алжира и провел бо́льшую часть жизни на африканской границе Римской империи. Сначала он был учителем риторики в Карфагене, а затем епископом в Гиппоне. В молодости он все время что-то искал. Сначала он обратился к манихейству, затерявшись в мистических учениях иранского пророка Мани, представляющих смесь христианства и буддизма. На короткое время увлекся неоплатонизмом, как Ипатия, погрузившись в греческую классику, которая оказала на молодого человека серьезное влияние. В конечном итоге он принял христианство – религию своей матери.
Ранние труды Августина, созданные вскоре после обращения в христианство, по однозначности суждений были близки к трудам таких теологов, как Тертуллиан. Но по мере формирования религиозных представлений Августина его труды все больше открывались в сторону классических учений, оказавших на него большое влияние в молодости. К моменту написания одной из своих самых известных книг, «О книге Бытия буквально», он призывал христиан вернуться к изучению естественного мира:
«Ибо весьма часто случается, что даже и нехристианин знает кое-что о Земле, небе и остальных элементах видимого мира, о движении и обращении, даже величине и расстояниях звезд, об известных затмениях Солнца и Луны, круговращении годов и времен, о природе животных, растений, камней и тому подобном, – знает притом так, что защищает это знание и очевиднейшими доводами, и опытом. Между тем крайне позорно, даже гибельно и в высшей степени опасно, что какой-нибудь неверный едва-едва удерживается от смеха, слыша, как христианин, говоря о подобных предметах якобы на основании христианских писаний, несет такой вздор, что, как говорится, блуждает глазами по всему небу»[8].
А в книге «О христианском учении» он писал следующее:
«Если так называемые философы, особенно платоники, как-нибудь случайно сказали что-либо истинное и подобающее нашей вере, то этого не только не нужно бояться, но это должно быть истребовано от них как от незаконных владетелей в нашу пользу»
