— УИ, сморчаки!! — громко цокнула Пушира, ломанувшись в кусты.
— Пошевели хвостом, убегут! — напутствовал Лущик.
Это были первые весенние грибы, похожие на сморщенные коричневые мешки в пару лап размером — впрочем, своим видом они вполне намекали на кормопригодность. У грызей, которые не особенно объедались, заурчало в животах и в рот побежали слюни — тем более, это не какие-нибудь там сухари, а сморчи! Которые даже изо всех грибов отличаются отменным вкусом, следует заметить. Пуши немедленно сошли с тропинки и прочесали участок леса, набрав очень прилично продукта, после чего отошли в сторонку, разгребли игольник и запалили костерок из хвороста. В воздухе крайне располагающе понесло дымком, а потом и грибным бульоном, к тому же у Пуширы имелся сушёный чеснок для приправы и соль. Правда, солить и чесночить следовало отнюдь не сразу, потому что первый и второй бульон просто выливался напух, ибо в него из сморчей выходила горечь, неполезная организму и невкусная — а без горечи грибы становились первосортными! На запах прилетел какой-то крупный птиц, уселся на ветку невдалеке и попыривался глазом на котелок и белок — хотя могло так статься, что на белок и котелок; Макузь выловил пару кусков и отнёс на бревно подальше, пущай клюёт. Птиц грузно слетел и стал пущай клевать.
— Наблюдается толстощёчие! — озабоченно цокнул Лущик, налопавшись грибов.
Под толстощёчием он как всегда имел вслуху тот факт, что в Лесу хоть не грызи — корм, солнышко, пушнина, и всё точно в пушнину.
— Подумаешь, — фыркнула Мариса, — Оно с самого начала наблюдается, и ничего же?
Судя по тому что на ветке сверху дремала на солнышке мелкая векша, ещё как.
— Ну это сейчасушки, — заметил Макузь, — Потому как слегка шевельнули хвостами зимой, а то были бы сейчас тощие и голодные, как медведи, а это не особо похоже на тостощёчие.
— Эт да, — подтвердила Мариса, — У нас в прошлом году Житный вылез весной — вообще в никакашку!
— Так что цокаем верной дорогой… кстати, верной ли дорогой мы прём? Что-то не слыхать избы.
— Мы к реке забрали, избы не будет. Вон там, — лениво показал в лес Лущик, — Жужжалкина гарь.
— Дюю, гарь… — поёжилась белочка.
Гарь действительно была не самым пуховым местом, зато оттуда можно было без зазрения совести вывозить тонны древесного угля и распахивать большие площади под корм. Правда, в основном распахивали не под корм, а под всякие промышленные растения — например коноплю, из которой делали волокна для клоха, а где сыро — насаживали ивняк, который потом срезали в качестве хвороста для топок. На гари можно было возиться лет десять, а потом следовало просто забросить — и на месте пустыря быстро поднимался новый лес, сначала лиственный, потом хвойный. Грызи уделяли огромное внимание противопожарным мероприятиям, потому что точно знали — случись засушливое лето и хоть одна сухая гроза, пожар мог уничтожить такие участки леса, что хоть не грызи. Для этого приходилось пробивать просеки, а дерево, выпиленное с них, шло на промышленные нужды; кроме того, каждая просека давала возможность вытаскивать с широкой полосы леса сушняк, которого там навалом, и получать воистину невгрызенные количества топлива.
