Под занавес выяснилось, что у грызей нет единиц добра, чтобы уравновесить затраченное Макузем, так что пришлось брать ведро мороженной рыбы, что несколько напрягало. Сам грызь рыбу в качестве корма терпеть ненавидел, но куда денешься, придётся искать любителей и выменивать у них на что-нибдь полезное. Когда солнце совершенно закатилось со смеху за горизонт и на небе висело только зарево, грызь пошёл ближе к восвоясям. Ну или если совсем точно, так он собирался прямо туда и зайти, а не стоять за дверью.
Мороз, крепчавший по мере расчищения облачности, заставлял то и дело тереть подмерзающие уши и нос. Макузь уже вышел из бельчоночьего возраста, когда мороз и снег вызывают радость просто так — теперь он радовался вполне осмысленно. Взять хотя бы ту факту, что вдыхать морозный воздух кажется странным и слегка тревожащим, но на самом деле от этого ничего не будет; если раньше Макузь это чувствовал инстинктивно, то теперь твёрдо знал. Насколько в пух, что белки научились цокать так, чтобы было понятно друг другу, подумал белкач, а то пуха с два бы он знал хоть что-нибудь. Грызь раскинул мыслями по знаниям, снова припомнил Марису, опять раскинул… рыба, висевшая в авоське на загривке, оттягивала плечо, заставляя вспоминать то время, когда в Щенкове бывало трудно с кормом — он ещё застал несколько лет, когда приходилсь жевать по два клубня в сутки и нискольким больше, потому что больше просто не было. К нынешней зиме, как показывала практика, ситуацию выправили.
Пуши возились постоянно, так что выправление ситуации было неудивительным — даже сейчас, уже почти в темноте, кто-то городил противолосёвое заграждение, чтобы весной спокойно сажать в защищённом периметре — иначе сожрут. Макузь это дело знал — в дело шли жерди и вьющиеся шипованные побеги, оплетавшие каркас и создававшие стену, которую было невозможно пробить туловищем; от мелких зверьков, которые могли бы просочиться, применялся репейник и отпугивающие растительные составы. Из-за этого везде, где обитали грызи, можно было услышать подобные заграждения, а уж в цокалище тем более.
В цокалище, кроме того, немудрено было услышать цоканье, за что место так и называлось. Особенно активно уши тряслись возле всё того же учгнезда, хотя звук трясущихся ушей и был приглушённым, потому как белки сидели в строениях вслуху свежачка. Ещё издали, в прогалы между заснеженными ветвями и деревьями, маячили фонари и освещённые окна, казавшиеся яркими — хотя на самом деле, они еле светили. Окна практически никогда никто не занавешивал, так что светились они вовсю, но расслушать что-нибудь через заиндевевшие стёкла всё равно не удастся.
