— Молдер! — пробился сквозь дверь знакомый голос.
И что прикажете делать с этой сукой?..
Он сунул пистолет за пояс брюк и побрел открывать.
Мелисса против обыкновения выглядела ужасно — растрепанная, обкусанные губы.
— Я звоню тебе весь день. У тебя что, испортился автоответчик?
Молдер молча стоял в дверях, даже не думая пригласить гостью войти.
— Можно к тебе?
Он просчитал несколько вариантов своего поведения: выгнать… впустить… впустить и сразу выгнать… попросить зайти завтра…
— На секундочку! — настойчиво попросила она.
Молдер выглянул за дверь, взял Мелиссу за локоть и грубо втащил в комнату. Грубости Мелисса не заметила.
— А почему темно? — спросила она.
— Потому что не включен свет, — сказал Молдер. — Еще вопросы будут?
— Нет. Доктор Дели сказал, что Дэйна быстро слабеет. Это может произойти в любую минуту. Даже сегодня. Ты… должен.
— Да, — сказал Молдер. — Но не сейчас.
— Ты должен.
— Я не могу. Потом.
— Потом будет поздно.
Она произнесла это так просто, что у Молдера задрожали руки.
— Я не могу! — беспомощно сказал он.
— Знаешь, — задумчиво протянула Мелисса, — не нужно быть телепатом, чтобы понять: ты блуждаешь в такой темноте… Ты по собственной воле загнал себя туда, но пойми, моей сестре ты этим не поможешь. Ей нужен свет. И любовь…
— Хватит! — взорвался Молдер. — Хватит читать мне лекции по гармонической конвергенции! Это все чушь собачья! Твоя прикладная эзотерика ее не спасет!
— А может, хватит этого подросткового цинизма? Ты, такой умный, такой ироничный — неужели ты не видишь в жизни ничего светлого?! То, что ты избегаешь думать о смерти, не превращает ее в банальность. Почему бы тебе раз в жизни не показать Дэйне, как ты к ней относишься?..
Мелисса вдруг обмякла лицом и, неловко зацепившись плечом за косяк, вышла.
Закрыла за собой дверь.
Молдер слушал ее удаляющиеся шаги.
Шаги стихли. Он вынул из-за пояса пистолет, вернулся в кресло и снова уставился на дверь.
Руки тряслись…
Севере-восточный Джорджтаунский медицинский центр, Вашингтон, округ Колумбия
17 ноября 1994 20.17
С лица Скалли наконец-то убрали почти все полоски пластыря, теперь было видно, насколько она измождена. Восковые щеки ввалились, заострились скулы и нос.
На истончившихся веках прорисовалась сетка голубоватых сосудов. Вокруг глаз залегли глубокие черные круги. Губы по цвету не отличались от кожи и были почти неразличимы.
Молдер чувствовал себя законченным идиотом. И тем не менее сел на неудобный больничный стул и заговорил вслух:
