Увидав их гибель, рязанский князь воскликнул в ярости и отчаянии:
– Братья мои милые! Князья муромские напред нас чашу испили, мы ли сей чаши не пьем?!
И обнажив меч, ринулся на супостата вниз по склону, окруженный верными гридями. От дружного натиска тяжелой конницы русичей татарские полки дрогнули и в беспорядке метнулись назад. Словно стальным молотом ударили Батыево войско. Но рать безбожная несметная, словно туча, взамен одного убитого – двое новых встают. Везде был слышен звон железа, стон умирающих и проклятья живых. Горячая кровь растопила снег до самой земли, трупы степняков и русичей вперемешку устлали поле брани.
Раненые кони, лишившиеся седоков, метались по полю, топча всех на своем пути. Вот уже редкие отряды дружинников, спина к спине, держат оборону. Упали стяги Всеволода Пронского на левом крыле, порубали князя с дружиной мунгалские всадники.
Только Олег Ингваревич, прозванный Красным за свою красоту и стать, продолжает биться, окруженный со всех сторон. Потерял он и щит свой, пробитый стрелами, и шелом, лик его забрызган кровью. Хотят татары взять его живьем и все не могут. Разит без устали Олег, кому отсечет руку с занесенным арканом, а кому и голову. Никак не подступиться к нему степнякам. Но вот просвистела подлая стрела и поразила Олега Красного в правое плечо, выронил он меч, и в тот же миг мунгалы стащили его с коня и связали.
Наконец опустели берега реки. Только мертвые тела без счету лежат на снегу. Только десятая часть от рязанского войска сумела уйти в Рязань. Сам Батый смотрит на поле брани с высокого холма. Недоволен великий хан, в злобе кричит на своих темников и нукеров. Не ждал он такой стойкости от столь малого войска русских, не думал положить столько воинов в первой же битве. Дивится Батый и рязанским князьям, что сами без страха в бой идут, а не сидят в ставке, как у мунгалов принято. Тяжело будет сладить с этими землями.
А в Рязани весь вечер слышен колокольный звон, молитвы и плач по погибшим. Густой черный дым от горящих окрестных деревень застит небо, темным стало небо, непроглядным…»
Евпатий с трудом поднял слипшиеся веки. Звуки молитвы все не смолкали. Он повернул голову. Боль накатила лютая, словно в затылок залили раскаленного свинца. Сквозь выступившие на глазах слезы он разглядел трех монахов, преклонивших колени перед образом Николая Чудотворца в потемневшем от времени окладе.
Рядом с ними истово молился Ингварь Ингваревич, лицо его с закрытыми глазами было сурово и торжественно. Евпатий хотел окликнуть молящихся, выспросить про вести из Рязани. Видение ужасной битвы в Диком поле до сих пор стояло перед взором. Но пересохшее горло не смогло издать ни звука, запекшиеся губы слабо пошевелились. Лихорадка терзала тело, рана на голове отзывалась болью на каждый удар сердца, а в нутре было жарко, как в печи.
