. Таким образом, у каждой детали есть и буквальное, и «созерцательное» значение, но сам Григорий достаточно четко указывает, что символы эти в некоторой степени условны и произвольны, что они не должны трактоваться как нечто абсолютное и неколебимое. Например, Аарон у него толкуется как Ангел-хранитель человеческой души (ее символизирует сам Моисей), но тут же следует оговорка: в сцене сооружения золотого тельца такую параллель проводить не следует. Такая мелкая деталь, как сандалии, трактуется то в отрицательном смысле, как мертвость греховной человеческой природы (в сцене у Неопалимой купины), то в положительном, как аскетическая жизнь (в предписаниях о Пасхе), в зависимости от того, должен ли Моисей разуться или обуться.
Видимо, для Григория Нисского аллегории не столько разъясняли суть библейского повествования, сколько помогали читателю, находящемуся в совершенно других жизненных обстоятельствах, найти способ применить библейский текст к своей собственной жизни, как он и сам совершенно недвусмысленно заявлял во введении к своему труду:
…эта книга служит наставлению в добродетели на примере Моисея. И если бы мы приступили к нему с вопросом: так что на самом деле означают сандалии, греховную природу или, напротив, аскетическую жизнь, — вероятно, мы бы услышали ответ, что всё зависит от практической пользы.
Собственно, это утверждает он и в самом начале своего труда:
Мы можем рассмотреть описанную жизнь, сообразуясь с целью, которую я определил для своего рассказа, и извлечь из него наставление, которое помогло бы нам вести добродетельную жизнь[211].
Аргументом экзегетов в защиту аллегорического метода была непонятность, бессмысленность и противоречивость библейского текста при буквальном толковании. В четвертой книге «О началах» Ориген, например, писал:
причиною ложных, нечестивых и неразумных мнений о Боге служит, кажется, не что иное, как понимание Писания не по духу, но по голой букве (О началах. IV. 9)[212].
Он подробно показывал несостоятельность буквального понимания ветхозаветных пророчеств, которое приводит к их непониманию. Свт. Григорий Великий в «Беседах на Евангелия» говорил, что некоторые места Священного Писания невозможно понять буквально. Он использовал евангельский текст, в котором описывается чудо в Кане Галилейской, чтобы убедить читателя в необходимости «претворения» буквального толкования текста в аллегорический[213]. Вся пятая книга «Стромат» Климента Александрийского посвящена обоснованию аллегорической экзегезы. Об этом же писал прп. Кассиан Римлянин:
