На этой неделе я буду уже у американской границы, и можешь представить волнение, с которым я ожидаю дня встречи с тобой. Знаешьлиты, что круглые сутки я зову тебя? Я говорю: «Дора, где ты?» Никто не отвечает. Я расстраиваюсь, но говорю себе: «Она дома, но я слышу рядом ее шаги». Через неделю нас будут разделять только три дня. Доброй ночи. Сиди спокойно в кресле и позволь мне стоять на коленях около тебя и говорить о моей любви.
Я люблю тебя. Рико.
28 октября он спел в концерте, доход от которого пошел в «Фонд Образования» города Мехико, а 30-го — в «Манон Леско» Пуччини. Его прощальное выступление состояло из третьего акта «Любовного напитка», третьего акта «Марты» и первого акта «Паяцев». После него он телеграфировал мне: «Каждая ария встречалась овацией, а после окончания публика устроила нечто совершенно невероятное. Присутствовало двадцать пять тысяч человек. Я счастлив, что побывал здесь, узнал эту страну и ее восторженный народ, который постоянно вызывал во мне творческое волнение».
А затем Энрико приехал. Это было чудесно. Так как мы писали обо всем каждый день, нам не надо было много рассказывать друг другу: мы начали жить с того момента, как встретились. Все, что говорил Энрико, касалось настоящего или будущего, но не прошлого. Я никогда не встречала людей с таким уникальным качеством. Ведь повторение того, что уже известно, часто раздражает. Он привез мне различные подарки: белье, драгоценности, веера и кружева. Мне все нравилось, и скоро мы опять почувствовали себя так, как будто никогда не расставались. Фучито опять играл «Еврейку». Когда Энрико внезапно появлялся в дверях и говорил: «А! Ты здесь, моя Дора!», я чувствовала себя невыразимо счастливой и не находила слов, чтобы объяснить ему, что он значит для меня. Единственное, что я могла сказать:
— О, как бы я желала, чтобы ты был беден и пел не лучше, чем другие. Ты узнал бы тогда, как сильно я люблю тебя.
Энрико не отдыхал ни одного дня после возвращения из Мексики, но у него перестала болеть голова, он отлично чувствовал себя и был полон энергии. Перед сном он обычно просматривал клавир «Еврейки» — в другое время он этого не делал. Он говорил, что когда делает это перед сном, то учит свою партию в течение ночи. Каждое утро он репетировал эту оперу в «Метрополитен», так как должен был петь в ней через десять дней после открытия сезона. Он открывал сезон «Тоской».
Кроме репетиций он напевал пластинки в Кэмдене для компании «Victor». Эту работу он считал более трудной, чем выступления в опере, и терпеть ее не мог.
