— Я научу его, как стать хорошим слугой. Он научится кое-чему и, может быть, поумнеет.
Перед отъездом в Мексику Энрико впервые спросил о Брунетте, жене Марио. Я ответила, что она работает у Бенделя. Это его поразило.
— Невозможно! Как может кто-нибудь, принадлежащий к моему дому, работать где-то! Я должен увидеть Марио.
Я пошла за Энрико, чтобы услышать все, что он скажет:
— Что за дьявол! Ты позволяешь Брунетте работать где-то! Сумасшедший! Вели ей немедленно уйти с работы. Она будет служить синьоре — готовить все для ребенка.
Марио не мог произнести ни слова. У дверей Энрико повернулся:
— Сними большую комнату с ванной. — И уже на ходу добавил: — Теперь ты будешь получать двойное жалованье.
Ранней осенью Энрико уехал в Мексику. Я чувствовала себя одинокой — он заменял мне целый мир. Единственным утешением было перебирать вещи, к которым прикасалась его рука. Я приводила в порядок его белье, наклеивала в альбом фотографии, разбирала марки и слушала его пластинки.
В одном из писем он советовал мне отвлечься, и я пригласила родных пообедать и поиграть в бридж. Но я не играла с ними, а забравшись в его ванную комнату, плакала, уткнувшись в его большой белый халат. Мы писали или телеграфировали друг другу каждый день, а иногда по два — три раза в день. У него усилились головные боли, и я все время беспокоилась. Когда я что-нибудь делала, дни проходили быстрее. Энрико всегда говорил, что нельзя бездельничать.
— Всегда что-нибудь делай, Дора. Это единственный способ быть счастливым.
Я занялась приведением в порядок детской комнаты и вышивала юбочки и платьица для ребенка. Мне не приходило в голову, что может родиться мальчик. Он хотел девочку — единственное, чего у него не было, чего он не мог купить и что я могла ему дать — значит, должна была родиться девочка.
Мне часто говорили, что, должно быть, очень хорошо быть женой лучшего в мире певца. Я отвечала: «Да». И это было именно так, потому что таким певцом являлся Энрико. Он был лучшим человеком в мире... и, кроме того, лучшим певцом.
Первое письмо от него посыльный принес с вокзала, а потом я получала от него по письму, а то и по два в день.
На пути из Филадельфии в Мехико
17 сентября 1919 года
Моя дорогая Дора!
... Поезд так трясет, что писать невозможно. Иногда кажется, что ноги отлетят от туловища. Мы похожи на людей, напившихся виски. Надеюсь, что несмотря на мое плохое знание английского языка, ты поймешь, что я переживал, когда поезд отходил от Нью-Йорка. Я даже не могу объяснить, что чувствовал тогда. Все вокруг поблекло, а сердце как будто перестало биться. Я закрыл глаза, чтобы ничто не мешало мне думать о тебе Так было приятнее, и я думал, что ничто не помешает мне до приезда в Мехико, но ошибся. Когда мы прибыли в Манхэттен, в купе ворвались люди и нарушили мои мечтанья. Но, разговаривая с ними, я все время думал о тебе и буду думать, пока не вернусь.
