— Живот. Шестой час на исходе. Товарищ капитан, — легкое прикосновение чьего-то локтя к его спине, — поассистируйте.
Штукин с трудом поднял глаза и встретился с глазами ведущего хирурга. Они были большими и красными. Белесые зрачки торчали, как ядра из нарыва. Жуткое сравнение не то что напугало, но слегка растормошило Штукина. Он послушно склонился над столом.
«Но ведь я сейчас лопну, — хотел предупредить он. — Я весь раздут, и не комок, а уже кол внутри меня. Представляете — шарик, проткнутый насквозь».
— Тут… Держите… Отведите… Шире… Ни черта не видно! — послышались резкие команды ведущего.
Эти покрикивания действовали на Штукина как электрические импульсы. Он привык подчиняться ведущему во время операции, потому что от его подчинения зависел успех дела. Сейчас он все выполнял машинально. Работали руки, а не голова.
Голова была тяжелой, непослушной, будто чужой. Она тоже раздувалась с каждой секундой. Ощущение было такое, что он вот-вот взорвется. Но он все еще держался и уже не сознанием, а подсознанием дивился своей возможности держаться.
— Тут… Пошире, говорю…
«Быть может, и нужно быть таким. Быть может, и верно, что он грубый и резкий, — неизвестно для чего начал оправдывать Штукин ведущего хирурга. — Он тоже устал. Но на него не действует этот проклятый эфир. А мне нечем дышать. Я дышу одним эфиром. Скоро меня самого можно использовать как наркоз».
— Что замерли?! Держите крючок…
«Крючок холодит пальцы. Крючок не такой острый, а вот если скальпель или иглу, то они проткнут меня — и я лопну».
Штукин представил, как он лопнул, обмяк, ослаб. И у него подкосились ноги…
Очнулся он под деревом. Кто-то держал перед его носом ватку с нашатырем. Резкий запах отдавался в голове. Голова легчала.
«Ну да. Я же лопнул», — вспомнил Штукин и открыл глаза.
Все было как в тумане. Чье-то лицо, край палатки, ветка дерева, похожая на когтистую лапу орла.
— Где мои очки? — прошептал Штукин.
— Они на вас.
— А-а.
Он не знал, что еще сказать, и тут вспомнил, что стоял у стола и они оперировали раненного в живот.
Штукин встревожился, попытался приподняться:
— Операция… Раненый…
— Все в порядке.
Из тумана выплыли глаза ведущего.
— Отдыхать. Поспать. Один час.
— Укол. Быстро. — Ведущий подошел к Виктории и поднял рукав своего халата: — Ну! Это ж не наркотик. Тонизирующее.
— Поспал бы лучше.
— Ну! — Лицо его вспыхнуло, как фонарь.
Она знала: это признак гнева. Выполнила просьбу.
— Ты же знаешь, — произнес он в оправдание, — это в исключительных случаях. Видишь, помоложе — и те не выдерживают.
