Кубышкин проворно вскочил и нырнул в палатку.
В тот же день произошла неожиданная встреча. Проходя мимо палатки комбата, Сафронов услышал до боли знакомый голос:
— …логичнее всего было бы считать.
Он не мог ошибиться — это был голос Сашки Штукина, его друга по военфаку.
Сафронов придвинулся поближе к палатке, прислушался.
— Возможно, вы и правы, но это, повторяю, алогично…
Сафронов секунду помедлил, а потом спросил:
— Разрешите?
В палатке на мгновение притихли, а затем послышался голос Лыкова-старшего:
— Войдите.
На носилках, поднятых на козлы, по одну сторону самодельного стола сидели Лыков-старший и Штукин. Даже со свету Сафронов узнал его.
— Извините, — сказал Сафронов. — Но тут такое дело…
— Я уже в курсе, — вмешался Штукин. — И после разговора с командиром намеревался к тебе.
— По такому поводу… — оживился комбат, но почему-то сдержался, произнес доброжелательно: — Ладно, идите. После договорим.
Они вышли на свежий воздух и некоторое время стояли молча, с интересом разглядывая друг друга.
— Не скажу, чтобы ты слишком поправился, — заключил Штукин.
— А ты все тот же, — отозвался Сафронов.
— Это я в госпитале отъелся. Я ведь после ранения сюда попал.
Тут Сафронов заметил на правой стороне гимнастерки Штукина желтую полоску, на левой — медаль «За отвагу». А все остальное прежнее — те же очки, тот же второй подбородок, та же неуклюжесть, и форма по-прежнему не шла ему… Но эта полоска… Сафронов обнял друга, и так, в обнимку, они направились в глубь леса.
— Ну, рассказывай, — потребовал Сафронов. — Где был? Что делал? Когда это тебя зацепило? Мы с тобой столько не виделись, а ты всего два письма написал.
Штукин по старой привычке крутнул головой, будто ему был тесен ворот, поправил очки.
— Ранило где-то под Орлом при бомбежке. Отлежал в Москве, в районе Тимирязевки. Между прочим, там провел несколько операций, и профессор, ведущий хирург, одобрил.
— А мне до сих пор так и не пришлось, — признался Сафронов и вздохнул прерывисто..
— Возможно, сейчас придется, — утешил Штукин. — Когда идет поток, хирургов не хватает. Все врачи оперируют.
— Но я с той поры, с военфака, почти не брал скальпеля в руки.
— Не делай трагедии. Я тебя уверяю. — Штукин снял очки, протер их подолом гимнастерки. — Несомненно, навыки имеют значение. Я сразу попал в медсанбат, и пришлось делать все: и резекцию желудка, кишечника, удалять селезенку… Это дело наживное. Жизнь заставит соображать и действовать.
Сафронов слушал Штукина и все-таки еще не мог поверить, что это он, его военфаковский друг, Сашка Штукин, его подчиненный, слушатель пятого взвода, что это он ведет неторопливый рассудительный разговор. И как будто не было месяцев разлуки.
