В последний год, правда, Саша превозмог себя — закончил карандашом два колоссальных картона — «Лаокоон с детьми» и «Боец». Совет Академии признал их образцовыми. Снова появилась у Саши надежда на поездку. Но вот и сегодняшний визит в Общество ничего не прояснил.
Поругивая себя за то, что не дал Килю достойного отпора, Саша подмалевывал небольшой холст для образа Иоанна Крестителя. Постепенно работа увлекла его, и он позабыл обо всем…
Саша никому не признавался, но над образами он работал с большой охотой: хорошо, что заказов у батюшки множество. Образа — это тоже школа. Постичь символику икон — великое дело. Он воспринимал каждую как историческую картину, в которой всякий штрих строго обусловлен, всякая деталь многозначительна…
Изображен на иконе старого мастера облаченный во власяницу и хитон Иоанн Креститель. Он обратил взор к зрителю, ко всем, кто на него смотрит, во все времена. Чего он хочет, куда зовет? Не отступить с избранного пути, как бы он ни был тяжел. Стоит Иоанн возле зеленого дерева, у ствола которого помещена секира. Дерево — символ плодотворной жизни. Всякое древо, не приносящее плода, должно срубить секирой… Вот сколь суров смысл древней иконы.
Говорят, образа губят художника… Но кто знает, может быть, это и есть Сашина доля: образа, да Петина артель, да Варенька — милое, очаровательное создание с добрыми, умными глазами? Маняша поражена его нерешительностью — Варенька такая красавица, а он зевает.
А вот и Маняша — легка на помине, а с нею, конечно, Варенька. На него пахнуло ароматом духов, весенней свежестью.
— Саша, ты что, забыл? Мы едем в театр!
— В театр? Да, да… Правда, забыл. Простите.
— Сегодня «Пожарского» дают.
— Пожарского? Забыл. Я сейчас…
Саша наскоро переоделся: белый жилет, высокий белый галстук, фрак по моде.
— Готов!
Варенька вспыхнула. Она всегда преображалась, когда видела Сашу. Девушка и впрямь хороша. Волосы русые, густые, брови тонкие, дугой, глаза живые, смеющиеся, умные. Она певунья и мастерица — нарядная шляпа-капот из синего атласа ею самой отделана. Тут они с Маняшей друг перед другом стараются.
Саша, стесняясь, что на них с Варенькой могут смотреть как на жениха и невесту, говорит чересчур громко:
— Едем…
Морозный воздух, скрип полозьев по снегу. Маняша и Варя рядом. Он словно проснулся: есть ведь иная жизнь — не только картины, да образа, да Киль. Есть и театр.
Что ни говори, обладает театр магической силой, наполняет сердце праздничным трепетом, ожиданием чего-то необыкновенного.
