Годы горя приводили к пораженью постепенно.
И теперь не по душе мне – отчего, и сам не знаю –
Звуки флейт, и охладел я даже к пенью постепенно.
Охладел я и к веселью, и вино мне стало горьким,
И печаль меня сжигает тайным жженьем постепенно.
Выпадают мои зубы, рот – подобие развалин.
Обессмыслилось значенье всех свершений постепенно.
Ах, как ты меня любила, как была нежна со мною,
Только вижу, охладело твоё рвенье постепенно.
Связь с пустопорожним миром обрывай, Закир, скорее
И спускайся по ступеням, по ступеням постепенно.
М У Х А М М А С
Старость
Всех путаниц и невнятиц моих подоплёка старость,
Всё отняла – ум, ядрёность, румянец на щеках, старость,
Как иву, меня согнула, сама кривобока, старость,
И на руку, не убоявшись бессмертного Бога, старость
Накручивает мои волосы, и хочет оброка старость.
Меж мягким и жёстким разницы не было в пятьдесят,
И зубы мои, бывало, серый кремень крошат.
А в шестьдесят я стражду, дёсны мои болят,
И пища должна быть мягкой, как у слепых щенят.
О господи, что за мука, что за морока старость.
Какая нагрузка для вас, мои старые зубы!
Не можете справиться с пищей вкусной, хотя и грубой.
Мой рот, как птичье гнездо, когда я раздвину губы,
Я должен крошить свой хлеб в тарелке тёплого супа.
Да ну тебя к чёрту, старость, ты хуже порока, старость.
Когда было сильным тело, тогда вкруг меня, нежна,
Как мотылёк вкруг свечки, порхала моя жена.
Куда бы ни приходил я – чаша была полна.
А нынче, когда и жена со мною молчит, как стена,
Гостить не хочу, и гостей не жду у порога, старость.
Вчера я в саду увидел красавицы лунный лик,
Приблизился, чтобы к ножкам приникнуть хотя б на миг,
Но девушка мне сказала: «Послушай, дряхлый старик,
Чего тебе, или от стада ты своего отвык?»
И смотрит она с издёвкой. Нет горше упрёка, старость.
А ведь бывало такое – не передать рассказом, –
Красавицы не уходили, и отдавались разом.
Меня называли Рустамом, звали меня Фарамарзом.
Теперь мне кричат: «Вартан!» Теперь я теряю разум.
В кого ты меня превратила волею рока, старость!
Где тот, кто стоял кипарисом в серебряном полумраке,
И в степь летел иноходцем, топча золотые маки,
Смотрел на жену цирюльника, на дочку моллы, и драки
Не избегал? Теперь он тихо лежит на мутакке,
Без нежности и без страсти. О, как ты убога, старость!
Проклятье тебе за то, что радости мне – в обрез.
Где благосклонность красавиц? Где утренний свет? Исчез.
Завеса мне мир закрыла, и нету плотнее завес,
