— Не было в нашем городе человека умнее, добрее и ученее отца Франческини, — говорила она. — Он был святой и упрямец, как все святые. Так и не захотел стать венесуэльцем: ему казалось — если он откажется от итальянского подданства, он отречется от чего-то, что родилось вместе с ним. А отец Франческини никогда ни от чего не отрекался, хотя и знал, что, если такому человеку, как он, да принять венесуэльское гражданство, он сразу станет епископом…
И она начинала рассказывать о религиозных праздниках, которые устраивал отец Франческини. Только этого и ждала Кармен-Роса, ибо рассказы Эрмелинды, подобно заклинаниям, поднимали Ортис из развалин.
— Если б ты видела эти процессии, дочка! На святую неделю к нам приезжали даже из Калабосо и Ла-Паскуа, а жители Парапары, Сан-Себастьяна и Эль-Сомбреро всю неделю здесь проводили. Представь себе, в Ортисе было два прихода, и два правительственных наместника, и два священника. В святую пятницу богоматерь скорбящую несли от святой Росы, потом сворачивали на главную улицу, доходили до Лас-Мерседес и по другим улицам возвращались к святой Росе. А за гробом господним и богоматерью скорбящей под барабан и дудку густой толпой шли женщины с зажженными свечами, мужчины в ликилики и озорные ребятишки…
Руины заселялись. Отец Франческини, стоя на кафедре церкви святой Росы, с музыкальным итальянским акцентом произносил красноречивые проповеди. Заставив своих прихожан поплакать над страстями господними, он вслед за тем обещал превратить эту церковь в одну из самых лучших церквей Венесуэлы. Алтари были завалены цветами, срезанными в садах Ортиса. Святой деве не приходилось смиренно довольствоваться бутонами из белой бумаги, засиженной мухами, так как у подножия ее распускались прекраснейшие розы городка. Дамы в кринолинах и кружевах шептали молитвы или прятали улыбку за веером из слоновой кости. У Кармен-Росы хранилась фотография бабушки, побуревшая от времени и потому еще более трогательная. Бабушка репетировала па менуэта. Менуэт в Ортисе, боже правый!
Затем отец Франческини исчезал из рассказа Эрмелинды, а Ортис начинал разрушаться. В девяностом году пришла желтая лихорадка. Вслед за ней появились малярия, гематурия, голод и язвы. Померк блистательный образ отца Франческини. Великолепная церковь осталась наполовину недостроенной, она так и стояла с голыми неоштукатуренными стенами, арочными проемами без дверей, окнами без рам.
— Много священников приезжало сюда, дочка, но никто из них не мог выдержать долго. И вот однажды в вербное воскресенье, верхом на осляти, совсем как Иисус, прибыл отец Тинедо и остался у нас. Вот это да, это был человек, хотя ничуть не походил на отца Франческини. Да простит его бог!
