Но это касалось только тамаринда и котопери. Даже многолетние тринитарии, которые по обе стороны патио карабкаются на галерею, с тех пор как отец Тинедо, ортисский священник, посадил их для доньи Кармелиты, Кармен-Роса очищала от сухих листьев, подрезала портняжными ножницами, поливала речной водой, если небо не посылало дождя. И они в благодарность за усердие девушки цвели для нее: алые фонарики слева, пурпурные фонарики справа поднимались до самой крыши и цветущей стеной окружали садик.
Без ухода не выжили бы и кайены. Их посадила сама Кармен-Роса, и они тянулись по всему патио, беззаботно покачивая красно-желтыми головками в такт порывам сухого равнинного ветра. Не было бы и папоротников, которые, как зеленые знамена, выстроились на перилах в жестянках из-под керосина и ящиках из-под свечей. Каждый день они жадно выпивали порцию воды, которую им выделяла Кармен-Роса, и в этот час казались особенно веселыми. Про кустики капачо, не способные противостоять ударам сурового ветра, нечего и говорить. Однако хлопоты Кармен-Росы и тень котопери заставили их зацвести красными цветами, словно перенеся на иную высоту и в иной климат.
Не выжили бы и другие растения, поскромнее, чьих названий в Ортисе не знал никто, кроме Кармен-Росы. Их украшением были не цветы, а одни лишь прелестные листья: длинные, в прожилках красных и бурых тонов, или круглые, резные, почти белые, как молочное стекло, или узенькие, изогнутые, как струйки фонтана. Да, все растения — и паскуа с большими розовыми венчиками, и призывно-яркие гроздья гвоздики, и гуайява, плоды которой Кармен-Роса прикрывала холщовыми мешочками, чтобы спасти их от прожорливых птиц, — все они были обязаны девушке своей красотой, своей силой, самим своим существованием.
Но и девушка была обязана саду не меньшим. Она высаживала кустики, любовно следила за их ростом, расцветала вместе с ними, и это с самого раннего детства не давало Кармен-Росе захлебнуться в мутных волнах распада и стенаний, медленно и неотвратимо заливавших Ортис.
Эта длинная кирпичная галерея, огибающая патио, с колоннами из тринитарий и барельефами из папоротника была ее миром, ее судьбой. Здесь, под свист и чириканье птиц, среди аромата цветов и запаха зелени, только что смоченной дождем, проходили дни, месяцы и годы ее отрочества. Она твердо верила — и разве могло быть иначе? — что только этот маленький растительный космос, частью которого она была, только воздух этого садика, которым она дышала, позволили ей выжить и спасли ее от лихорадок и язв, мучивших обитателей Ортиса, и она выросла свежей и полной жизненных соков, как крона котопери.
