Ежегодно 30 августа, в день святой Росы, бой между масонами и священником приостанавливался и заключалось перемирие. Недаром святая была покровительницей города, самой чудодейственной покровительницей всех селений в льяносах! В этот день сеньор Картайя, забыв о своей тридцать третьей степени, забирался на церковные хоры и играл на флейте, вплетая ее высокий голос в хриплые звуки органа и неаполитанский баритон отца Франческини. Потом он играл во время процессии, давая тон нежному хору дочерей девы Марии, потом под дубами на площади, потом на праздничном балу до самого утра и даже после бала, аккомпанировал скворцам на рассвете. Бренди лился рекой (а это бывало каждый год).
— В Ортисе швырялись деньгами направо и налево, девочка. Мы состязались с колеадорами нижнего Гуарико, со знатоками петушиных боев из Калабосо и Сарасы, с певцами Альтаграсии и Ла-Паскуа. А уж по части фейерверков нас никто не мог одолеть.
Полвека — и каких полвека! — не смогли убить его гордости фейерверками Ортиса. О начале дня святой Росы возвещал треск больших и малых ракет, который раздавался раньше, чем звон церковных колоколов. Едва кончалась месса, зажигались петарды и шутихи; красные змейки, извиваясь, вылетали из домов и пугали благочестивых дам, рассыпаясь искрами. А в середине дня, когда святая Роса, прелестная и юная, показывалась под широким порталом церкви, раздавался мощный грохот самых больших ракет, которые взлетали прямо с центральной площади или пересекали небо со стороны Лас-Топиас, Банко-Арриба и Эль-Польверо.
— Это были предместья старого Ортиса, девочка, — вздыхал Картайя. — Но не пытайся найти их, от них не осталось даже развалин. На том самом месте, в трех куадрах[1] от проезжей дороги, где теперь ты не увидишь ничего, кроме сухой травы, и услышишь только шелест убегающих ящериц, стояли дома Лас-Топиас, Банко-Арриба и Эль-Польверо, когда Ортис был городом…
Но поистине грандиозный размах празднество принимало ночью. Для своей нежной святой город приберегал оглушительные дары из огня и пороха. Месяцами итальянец Чекатто, его жена и дети изготовляли эти фонтаны пламени, которые в праздничную ночь били в небе над льяносами. Бешено вертелось гигантское колесо, отбрасывая во все стороны потоки ослепительного света. Из свечи вырастало огненное дерево, которое, отгорев, превращалось в голый, как на осеннем эскизе, остов. Огненный замок пылал с треском и грохотом, являя собой фантастическую картину жестоких военных разрушений. Огненный бык извергал пламя, вырывавшееся из его широких картонных ноздрей, — адское чудовище билось на костре, который пожирал его.
