По коридорам "Адас Исраэль" протопал табун пацанов, смеющихся, пихающихся; их кровь так и носилась от формирующихся мозгов к формирующимся гениталиям, а потом обратно, в антогонистической игре полового созревания.
— Ну серьезно, — сказал один, теряя "З", зацепившееся за брекет, — с минетом одно только хорошо, что заодно подрочат тебе не всухую.
— Аминь.
— А иначе ты просто пихаешь в стакан воды с зубами.
— Что бессмысленно, — согласился рыжий паренек, у которого мурашки бежали от одной мысли об эпилоге "Гарри Поттера и Даров Смерти".
— Нигилистично.
Если бы Бог был и судил, Он простил бы этим шалопаям все, зная, что их обуревают стихии, и внешние, и внутренние, ведь и они по Его подобию.
Мальчишки примолкли, замедлив ход у питьевого фонтанчика, чтобы попялиться на Марго Вассерман. Говорили, что ее родители паркуют две тачки рядом со своим гаражом на три места, поскольку всего машин у них пять. Говорили, что ее карликовому шпицу не отрезали яйца и они здоровые, как дыньки.
— Черт, хотел бы я быть этим фонтанчиком, — сказал малый с еврейским именем Перец-Ицхак.
— А я бы лоскутком, который вырезали из ее трусов с окошком.
— А я бы хотел накачать член ртутью.
Пауза.
— Это че еще за херня?
— Ну, — пояснил Марти Коэн-Розенбаум, урожденный Хаим бен Кальман, — типа… чтобы он стал как градусник.
— Суши его подкормишь?
— Да просто накачать бы. Да хоть как. Чуваки, вы же поняли зачем.
Четыре синхронных кивка, как у зрителей в настольном теннисе.
Шепотом:
— Засунуть ей в задницу.
Остальным повезло иметь матерей из двадцать первого века, которые знали, что температуру можно измерить электронным градусником в ухе. А Хаиму повезло, что внимание его товарищей что-то отвлекло и они не успели припечатать его прозвищем, от которого он нипочем бы не избавился.
Сэм сидел на скамье у кабинета рава Зингера, голова опущена, взгляд на раскрытые ладони, сложенные на коленях, как у монаха, изготовившегося идти на костер. Мальчишки остановились, и их отвращение к себе обратилось на него.
— Мы слышали, что ты написал, — начал один, ткнув в Сэма пальцем. — Это уже не шуточки.
— Поднасрал, брат.
Выходило странно, потому что обычно непомерное потоотделение у Сэма начиналось не раньше, чем угроза минует.
"Я это не писал, и я тебе не… — кавычки пальцами, — брат".
Он мог бы так сказать, но не стал. И мог бы объяснить, почему все было не так, как все думают. Но не стал. Вместо этого просто стерпел, как всегда поступал в жизни по херовую сторону экрана.
