Отпустили! Но почему?
Во-первых, конец 1938-го – начало 1939 года – время короткой оттепели, наступившей после снятия с должности, а затем и ареста наркома Ежова и назначения на его пост Берии (7 декабря 1938 года). В большинстве местных подразделений НКВД произошла смена кадров, и начался пересмотр некоторых ранее заведенных дел.
Во-вторых, с самого первого дня ареста Николай Молчанов и Муся предпринимают все возможные усилия по освобождению Ольги.
Молчанов, как только комитет комсомола стал требовать от него отречься от Берггольц, положил комсомольский билет на стол со словами "отрекаться от жены недостойно мужчины". Более того, он обращался с заявлениями о пересмотре дела Ольги в различные инстанции, в том числе в Генеральную прокуратуру и к Сталину.
Теперь известно, что Молчанов сразу сообщил об аресте Ольги ее сестре и матери в Москву. Писем было несколько. В нашем распоряжении не первое и не второе, а, скорее всего, третье. Читая его, нельзя не ощутить какое-то скрытое напряжение, возможно, связанное с отношениями в семье, сложившимися к этому времени.
<1939> Николай Молчанов – Марии Берггольц
Спасибо, Макс, на добром слове! Благодарю, что ты не хотела причинять мне неприятности. Но письмо твое мне приятно, в каком отношении – ты нигде не переходишь той грани, за которой начинается низость, хотя логически могла и эту грань перейти. Ну не переходишь – спасибо.
Знаешь, Макс, я не в отчаянии. И не был. Куда-нибудь "подавать" я не хочу. Заявления и пр. я писал. Я, оказывается, больше других доверяю людям, которых "оскорбил" в первых своих письмах. Страховаться от этих людей я не намерен, хотя мог бы это сделать, используя недалекие примеры. Я понимаю, что несу полную ответственность за дела и помышления жены, я знаю, что судьба наша должна быть ровной.
Нехорошо, что ты ругаешь меня за "клевету", а сама собираешься апеллировать к Вышинскому. Нелогично. Очень крепко в тебе сидит дух "преимущественного снабжения"… Ты не волнуйся, не терзайся, не ввязывайся в это дело. И прокуроры, и чекисты – на возможной высоте положения, бюрократизм, с ходом истории, преодолевается и исчезает, люди у нас хорошие, и Оля будет на своем месте. "Больше месяца" это еще не повод для протеста. Бывает и больше. Идет следствие. Понятно? Об условиях быта ты информирована правильно. Да я и писал тебе об этом. Извини за оскорбительный тон прежней записки. "Это не я писал, а Бог" (Островский). Я не хотел никого обидеть, а только переключить тебя с ситуации трагической – на более легкую.
