В 1962 году Макогоненко исполнилось шестьдесят лет. Ольга поздравила его и в ответ получила открытку: "Спасибо тебе, родная, за добрые слова… Вчерашний звонок и твой привет – был самым дорогим подарком в мой день…"
Когда она умерла, он подготовил к публикации воспоминания о ней и фрагменты ее блокадных писем. Входил в комиссию по ее литературному наследству. Пережил ее на одиннадцать лет и умер в 1986 году.
"О, не твои ли трубы рыдали!"
"Около 6 часов утра плавным потоком, без шума, колонны грузовиков начали занимать центр города, – писал корреспондент "Нью-Йорк Таймс" о дне похорон Сталина. – Они тихо шли вниз по улице Горького, они бесшумно спускались с холма Лубянки. В каждом из этих грузовиков молча сидели на скамьях 22 солдата специальных батальонов МВД. К 9 часам утра тысячи солдат были сосредоточены в центре города, опоясанном линиями грузовиков… Не только тысячи солдат МВД были расставлены вдоль и поперек всех этих улиц, но и десятки тысяч грузовиков были пригнаны в Москву, поставлены сплошными линиями вплотную, образуя непроницаемые баррикады. Во всех ключевых пунктах эти баррикады из грузовиков с войсками были укреплены танками, стоявшими в три ряда. В этом железном ошейнике Москва оставалась с 10 или 11 часов утра 6 марта до 4 часов дня 9 марта".
Но люди железный ошейник, в котором оказался город, не ощущали. Они чувствовали только горе, тревогу и растерянность. Десятилетиями советская власть убеждала народ, что равновесие мира держится усилиями одного человека – Сталина. И вот его не стало.
В этой скорби Ольга Берггольц была едина со всеми.
Обливается сердце кровью…
Наш любимый, наш дорогой!
Обхватив твое изголовье,
Плачет Родина над Тобой…
Писательский траурный митинг проходил в Доме киноактера. Говорились страстные речи об умершем вожде и долге писателя – прославлять бессмертное имя Сталина, с удвоенной силой бить врага. Подобный призыв прозвучал и в выступлении Константина Симонова, который именно в этом видел задачу советских художников. Его несложные тезисы повторяли друг за другом Грибачев, Софронов, Фадеев…
И вот на сцене появилась Ольга Берггольц. "Выходит – вся зареванная, осиротевшая, буквально раздавленная горем, а оттого некрасивая, – вспоминает критик Борис Рунин, который еще год назад слушал у нее дома смелые стихи и восхищался ею. – Тщетно пытается она произнести речь во славу почившего в бозе вождя. Да, он для нее еще вождь и учитель, и вдохновитель ее поэзии – об этом свидетельствуют привычные, но разрозненные слова, которые ей поначалу удается бросить в зал. Но слезы душат ее, и она умолкает. И от этой беспомощности, от безмерности постигшего ее горя, от внезапно настигшего ее немотства Ольга начинает рвать на себе платье…"
