Она явно не ожидала здесь кого-то встретить и даже слегка испугалась. Я приветливо улыбнулся и поздоровался, от чего дама в халате нахмурилась.
— Вы что-то хотели?
— Я ищу свою мать. Семенову. На охране сказали…
— Да, да… Я вас помню. Девятая камера. Ее два месяца назад туда перевели, — сообщила женщина и жестом пригласила войти внутрь.
Я опешил.
— Какая камера?
— Девятая, — будничным тоном повторила женщина.
— Нет… Я имею в виду, что значит камера?
— Это должно что-то значить? — удивилась та и изобразила недоумение.
— Постойте… Она что, заперта?
— А вы бы хотели, чтобы она была не заперта? — интонация, с которой был задан ее вопрос, по умолчанию делала его риторическим.
— Зачем?
По всему было ясно, в ее глазах я выглядел идиотом. Она смерила меня удивленным взглядом и сказала.
— Послушайте, если у вас есть претензии к условиям содержания, можете изложить их в письменном виде. Обсуждать ваше недовольство в подобном тоне я не намерена. Мне и без вас с этой Семеновой проблем хватает. Между прочим, ни у одного клиента, кроме нее, нет мобильного телефона. И я вам об этом уже не раз говорила. Это грубое нарушение правил содержания смертников.
— Каких смертников? — выдохнул я и почувствовал, как кровь отходит от лица.
— Николай… Забыла ваше отчество… У меня нет времени на пустые беседы. Либо проходите в камеру, либо прошу на выход. Мне некогда. У меня планерка, — она заметила мою реакцию и замерла, — Николай? Вы в порядке? Вы понимаете, что я говорю? Эй!
Нет. Я не понимал. Впрочем, это уже превратилось в привычку. Здесь много чего было не понятно. А если поразмыслить, то можно даже сказать — непостижимо и страшно. Сколько ни старался, я никак не мог понять, ради чего эти люди живут? Что ими движет? Чему они радуются и радуются ли вообще? Для чего рожают детей? Мне было не понятно, как может сын допустить, чтобы его мать оказалась запертой в какой-то жуткой камере смертников? И после этого мать звонит этому сыну и с болью в голосе интересуется, не заболел ли тот! Я не понимал!
Женщина в белом халате решительным шагом двинулась вдоль коридора, по обеим сторонам которого, через равные промежутки, серели неокрашенным металлом стальные двери с квадратными окошками, как в тюрьме. Я проследовал за нею и через десяток метров остановился у двери, обозначенной цифрой «девять».
Надзирательница вытащила из кармана халата массивную связку пронумерованных ключей и, отыскав нужный, отперла замок камеры. Толкнула дверь, и та с низким скрежетом распахнулась.
