А тот: левой рукой залез к себе под поневу и стегно, лоб наморщив, чешет шумно; что-то неладное, не слыша патриарха, заподозрил и в его сторону глаз от листа скосил, не прекращая чиркать правой по бумаге.
— Чадо!.. да ты пошто это всё зудишься-то, а? — спрашивает патриарх. — В который уже раз слышу, молчу, ну, думаю, и сколько ж можно!.. Чесотка, что ли, одолела?
Руку из-под рясы вынул дьяк неторопно, с места на место переставил ею на столе чернильницу; и ещё раз переставил — теперь вернул её прежнему месту; молчит.
— Пиши вот, — говорит владыка, укоризненно на дьяка наглядевшись. — Где ты?..
— А-а…
— А-а… Бедные люди, — начал патриарх, вспомнив, на чём остановился, — от таких законопреступных людей бедные насилуеми и оскверняемы и порабощаемы бывают, и ниоткуда ж избавленья приемлют. И к нам о том ни о чем не пишешь. И мы, слыша о таком пребеззаконном деле, слезно скорбим, что по грехом под паствою нашею такие богомерзкие и человеком гнусные дела совершаютца…
В своём петлистом путешествии по комнате в пустой угол упёрся владыка, постоял некоторое время молчком, а после развернулся, передёрнувшись в плечах, и говорит, под ноги себе глядя:
— Рыло скоблённое… О, Отче…
И идёт. Движется в сторону стола, не говоря больше ни слова.
Дьяк — занёс перо тот над бумагой — ждёт; ждал, ждал — патриарх к столу уж подступил — и спрашивает:
— А это камо?
— Что?
— А рыло?
— Рыло?!. А-а, рыло… Нет… И почему-то вдруг?.. Сапегу, канцлера, пошто-то вспомнил… Ну, как живой, перед глазами, — сказал так патриарх, к окну направился и затрубил: — Аще ли же обрящутца нецыи от овец отпадше, горе пастырем о нем, яко паства и о стаде нерадящим и с сего ради подобает пастырем всяко тщание и попечение и подвиг имети о стаде овец Христовых: поручено бо им от владыки Христа твёрдо блюсти я да ничто от них преступаемо и забвением преминаемо и невзысканием оставляемо, во он день в муках изыскуемои будет…
Зазвонили у Успенского; звон рванулся было в поднебесье, по обыкновению, но тучи — сплошь опять всё ими затянуло, волочатся над Кремлём одна к другой впритирку, без просвету — в высь его не пропустили, ринулся он с колокольни вниз, а там его курёха — поджидала будто, — подхватив, перемешав со снегом, принялась гонять по площади Соборной, как собаку, — драными уж отголосками он до полаты-то доносится.
Закончил речь свою на том владыка — а только-только разошёлся, — сунулся в оконце, сгорбившись, — так уж, конечно, оттого что неожиданно — врасплох его застало благовестом, отвернулся тут же от оконца; время назначил скорописцу, быть в которое тому на сём же месте будет должно, и крестовую стремительно покинул; наспех служебно облачившись, посох взял и — словно в шубе, нараспашку в мантии — в храм отправился, где его царь со свитой уже поджидали.
