Оглядываюсь на двор, из которого выехали. Довольно высокий частокол скрыл от глаз внутренние постройки. Виден только второй этаж здания, в котором провели ночь. Издали у него довольно мрачный вид — посеревшие от времени бревна венцов, маленькие мутные окошки. Чуть правее, на холме видна небольшая деревенька не более чем в десяток дворов. И полное отсутствие каких либо признаков цивилизации — ни столбов с проводами, ни антенн на крышах. А крыши-то соломенные. Только крыша в постоялом дворе крыта то ли какими-то досочками, то ли серой черепицей — с такого расстояния уже не разобрать.
И так, с чего бы мне начать расспрашивать Алексашку? Надо бы еще определиться, как мне к нему обращаться. Запросто, как к равному? Или снисходительно, как, хоть и к чужому, но к слуге? А для этого необходимо сперва определиться со своим статусом. М-да, задачка, однако.
В конце концов, решаю пока держаться с денщиком князя нейтрально и начинаю беседу.
— Александр, ты, надеюсь, не забыл о своем обещании просвятить меня насчет реалий сего бренного мира?
Тот явно был глубоко погружен в свои мысли, поэтому некоторое время тупо смотрит на меня, не понимая, что от него требуется.
— Ты же знаешь теперь, что вся моя жизнь прошла за монастырскими стенами, — напоминаю свою историю.
— Ну? — кивнув, вопрошает Алексашка, все еще не понимая, что я от него хочу.
— Ну и в итоге я абсолютно ничего не знаю о мирской жизни. Понимаешь? Аб-со-лют-но.
— Ну, дык понимаю. Чего ж я, — Алексашка взмахивает вожжами так, что те бьют по бокам лошадей. Сани ускоряют ход. — Чему ж я-то тебя, Дмитрий, научить-то могу?
— Просто расскажи о том, что я спрошу. Вот, например, какой нынче год на дворе?
— Да што ж вас там, в монастыре этом странном, вообще в неведении обо всем держали?
— Иноки храма науки часов не наблюдают, времени не знают, ибо живут вне времени, отдавая всего себя служению храму и преумножая познания своими трудами, — оттарабаниваю взбредшую в голову белиберду, словно заученную заповедь. И уже нормальным голосом повторяю вопрос: — Дак какой год-то?
— Семь тысяч двести седьмой год ныне, Дмитрий, — наконец просвещает меня Алексашка, продолжая качать головой, выражая удивление такой моей неосведомленности.
Услышав названную цифру, слегка теряюсь. Это что за год такой? Я куда попал? В будущее что ли?
— От Рождества Христова? — пытаюсь уточнить конкретнее.
— Чего это вдруг? — удивляется собеседник. — Мы ж не Европы какие-нибудь. От Сотворения Мира знамо.
