— Товарищ капитан, — подошёл старшина Гусев, — Ковальского нет.
— Как нет? А кто у него дома?
— Он одинокий. В доме пусто, а вот в конторе…
— Пошли.
Он сразу увидел все. Непогашенную свечку, несобранный наган, опрокинутый стул, окурки на полу.
Вошёл Кочин, быстро, осмотрел комнату.
— Били они его.
— Да, — Тамбовцев подошел к столу, собрал наган, подкинул его на ладони. — Били и в лес увели. Но ничего, завтра мы с бандой покончим.
— Уже сегодня, — усмехнулся Кочин.
Они вышли на крыльцо. Над лесом появилась узкая полоса света. Она увеличивалась с каждой минутой, и предметы стали вполне различимы. Пропала ночная зыбкость, все стало чётким и реальным.
Они погрузили тело Сергеева в машину, накрыли его шинелью. Машина двинулась осторожно. Шофер вел ее аккуратно, словно вез раненого.
Выстрелы, приглушенные расстоянием, они услышали, подъезжая к заставе.
Навстречу машине бежал дежурный.
— Товарищ начальник! У соседа справа прорыв в сторону Польши. Просят подкрепления.
Теперь машину вел сам Тамбовцев. Стрелку спидометра, зашкалило у предельной отметки. «Виллис» бросало из стороны в сторону, иногда на колдобине он подпрыгивал, и казалось, что вот-вот взлетит. Звуки боя все приближались, и за рыком мотора пограничники точно определяли вид оружия, из которого стреляют. Как музыканты определяют голоса инструментов.
Вот тяжело ударил пулемёт Горюнова, его поддержали звонкие голоса ППШ. Им ответил басовито и гулко МГ и шипящие очереди автоматов «стен».
Когда Тамбовцев затормозил, бой уже заканчивался, потерял свою цельность, рассыпался на маленькие очаги.
На земле лежали трупы, валялось оружие.
К Тамбовцеву подбежал начальник заставы.
— Прорыв, товарищ капитан. Группа человек пятнадцать. С того берега их поддержали огнём.
— Ваши потери?
— Один убитый, двое раненых.
— У них?
— Шесть человек, одного взяли.
Тамбовцев шел по берегу. Убитые лежали в самых различных позах, на всех были польские мундиры. Подошёл Кочин.
— Поляки.
— Да какие это поляки, — Тамбовцев бросил фуражку. — Поляки на фронте дерутся с немцами, а это бандиты. Фашисты польские.
* * *
На лице у задержанного была кровавая ссадина, мундир порвался, и из-под него выглядывала несвежая белая рубашка.
Он был немолод, лет около сорока, на среднем пальце правой руки намертво засел серебряный перстень с черепом и костями.
— Вы поляк, — сказал Тамбовцев, — а носите эсэсовский перстень.
— Я не поляк, господин капитан.
— А кто же вы?
— Белорус.
— Ваша фамилия и имя?
