Не выпуская ее из виду, где ползком, а где короткими перебежками, Плошкин стал спускаться вниз, рассчитывая выйти в тыл своим преследователям.
Игра со смертью началась по всем правилам военного искусства, и Плошкин понимал, что выиграет ее тот, кто окажется более хитер и решителен. Ну, промазал — что поделаешь! Если бы он хоть раз выстрелил из этой винтовки, узнал бы ее норов, тогда, может быть… Но он жалел патроны. И выходит — зря. Что ж, зато теперь будет действовать наверняка.
* * *
А в это время метрах в ста от поляны, в неглубокой лощине Игарка перевязывал Кривоносову левый бок, оцарапанный пулей. Делал он это молча, чувствовалось, что не в первый раз. Иногда Игарка чуть приподнимался и прислушивался, вглядываясь в сторону леса. Но все было тихо, даже ветер угомонился наконец и птицы примолкли.
Когда рана была смазана какой-то мазью, пахнущей хвоей, и обложена мягкими листьями какого-то лопушистого растения, Игарка поверх гимнастерки обвязал грудь Кривоносова широкой холстиной, молчаливо отвергнув предложенный бинт, и заколол ее рыбьей костью.
Худо-бедно, а на все это ушло минут двадцать-тридцать, и, разумеется, стрелок, если его не убил или не ранил Игарка, уже ушел. Догонять его сейчас не имело смысла: солнце скрылось за сопкой, а ночь — не время для охоты.
Стрелок, однако, мог и не уйти, а дождаться, когда они себя выкажут, чтобы попытаться напасть на них еще раз. Поэтому оба молчали и обменивались знаками.
Когда совсем стемнело и на небо высыпали крупные звезды, а узкий серпик месяца едва выглянул из-за дальнего хребта, Игарка покинул лощинку, двинулся к темнеющим на фоне неба деревьям, время от времени издавая хриплый крик рыси.
Он знал по опыту, что каторга, плохо или совсем не знающая тайги, поверит, что это рысь или еще какой-то страшный зверь, и каким-то образом выкажет свое присутствие.
Так Игарка поступал не раз: люди начинали нервничать, стучать палками по дереву, стараясь отпугнуть неизвестного хищника. Иногда зажигали костер: страх перед неизвестностью бывал сильнее осторожности.
Замирая время от времени, издавая хриплые крики и вслушиваясь в ответные звуки, Игарка добрался до древостоя, пощаженного огнем, вдоль опушки поднялся вверх, ему даже откликнулась настоящая рысь с противоположного хребта, но человек ничем себя не выказал. Он или ушел, или не поддался на Игаркины ухищрения.
И Игарка вернулся к Кривоносову.
— Однако, дождик будет, — тихо сообщил Игарка, будто специально ходил узнавать у кого-то погоду. И добавил бесстрастным голосом: — Дождик — хорошо, каторга плохо ходи, много следы делай, мало смотри, мало слушай. Совсем пропадай.
