— Потому что другой рукой ты шарил по его карманам?
— Нет. Просто я захват сделал правой, а правая у меня слабее левой, да и левая уже не та — я же вывихнул ее на подаче.
— Так ты держал револьвер в левой руке?
Левша поколебался. Потом прошептал:
— Да, сэр, — и почувствовал, как из подмышки по ребрам покатилась капля пота. Остановилась и снова поползла вниз, под ремень.
— Сколько же ты денег у него забрал?
— Да нисколько, ведь у меня обе руки были заняты! Я все время пытаюсь вам втолковать, к этому подвожу, а вы не даете сказать. После всех хлопот мне достался лишь один из его шкаликов, ни больше ни меньше!
— Сколько раз ты выстрелил?
— Один только раз, капитан. Да это только называется «выстрелил». Выпустил заряд ему под ноги. Для острастки — чтобы он не кинулся на меня. Пальнул для самозащиты. Я уже только одного хотел — смыться оттуда.
Он беспомощно оглянулся на Комиски и Адамовича.
— Бывает, находит иногда на человека. Сами знаете. Вот и на меня нашло.
Левша замолчал. В кабинете было слышно теперь только, как шуршит карандаш репортера да тикают невидимые часы.
«Нужно будет расспросить Косоглазого, имеет ли право репортер записывать показания», — горячечно подумал Левша и добавил уже вслух, прежде чем сумел остановить себя:
— Кроме того, я хотел показать ему…
— Что ты хотел ему показать, Левша?
— Что он напрасно принимает меня за пацана.
— Он обозвал тебя пацаном?
— Нет. Но мог. Думаете, мало таких, которые считают меня пацаном? Я им покажу — пацан я или нет!..
Парень чувствовал, что должен в чем-то оправдаться, но никак не мог решить, в чем именно: в том, что ограбил человека, или же в том, что потерпел поражение.
— Меня тут все знают. Я был членом клуба «За чистоту нашего города»… Я говорю тому чудаку — вежливо, как надлежит американскому гражданину, что в этом подъезде живет мой приятель Косоглазый. «И тут тебя, — говорю, — грабят в последний раз. Больше тебя не будут трогать. В дальнейшем я беру тебя под свою защиту, так и знай. Жильцам этого дома не по вкусу такие истории, так же, как и нам с тобой. Время положить этому конец. Все мы хотим жить по-человечески, не так ли?» Вот так и втолковывал ему.
Козак переглянулся с репортером, и тот принялся быстро, но осторожно протирать кончиком старого галстука очки в черной черепаховой оправе. Очки соскользнули, повиснув на черной тесемке, репортер подхватил их и снова водрузил на место.
— Ты убил его выстрелом в пах, Левша. Он умер.
