Он пожал руку, и мы, наконец, расстались.
«Хороший старик», - подумал я с облегчением и как ветер помчался и трамвайной остановке. Через десять минут я был дома. Половина седьмого! Выпив на ходу стакан холодного чая, я отправился к профессору. Точно в семь я был у него.
- Значит, едете?… - сказал Воробьев, когда я занял свое привычное место.
- Еду…
- Счастливого пути. А жаль… Я бы вам еще многое показал…
- Эх, Виктор Григорьевич, как бы продлить командировку! Ну хоть на неделю!
- Служба!
- Так ведь неделя, всего одна недели!
- Не будем бесполезно сокрушаться… Я вот отрегулировал одну систему… Система смещения изображения во времени… Хочу попробовать. Не возражаете?
- Конечно, нет!
- Тогда начнем.
Пока он настраивал прибор, я осматривался вокруг. Хотелось запомнить каждую мелочь этой маленькой комнаты. На стенах - темно-красные обои с рисунком дубовых листьев, на окне - тяжелая темно-красная бархатная штора, под потолком - маленький розовый абажур, посредине комнаты - два уютных старых кожаных кресла, у стены - аппарат. Вот и все. Нет, не все!
Я рассматривал красивую овальную раму экрана. Она была из черного дерева и украшена резьбой. Раньше в ней, очевидно, было зеркало, а потом уж профессор приспособил ее для экрана. Экран отливал серебристой муаровой поверхностью. Как он устроен? Бесполезно гадать.
«Последний вечер, - думал я с сожалением, - последний… Что откроет он мне?»
Если б знал я, что он будет самым последним, неповторимым!
- Начнем?
- Да, да, пожалуйста!
Свет погас, вспыхнул экран.
- Признаюсь, сам не знаю, что мы сейчас увидим, - сказал Воробьев, - может быть, ничего не увидим!
Действительно, в течение нескольких минут по экрану пробегали лишь темные волнистые линии, да вспыхивал»! желтые искры. Никакого изображения не было. Я уже по-настоящему начал опасаться, что мы ничего не увидим. Но, к счастью, опасения были напрасны. Все яснее и яснее сквозь беспорядочную игру теней и света стала проступать какая-то перспектива. И вот она неожиданно ясно развернулась перед нами.
- Что это?! - воскликнул я с изумлением.
- Не знаю, - растерянно сказал Воробьев.
Странный пейзаж! Огромная равнина, освещенная багровым закатным светом. Ржаво-красная потрескавшаяся почва. Вдали, у горизонта, черные зубцы скал. Небо местами затянуто тяжелыми тучами. Но что самое удивительное - растительность. Повсюду, прямо из земли, как языки пламени, поднимались ярко-красные двухметровые ножевидные листья. Они придавали местности зловещий вид. Казалось, это картина художника, задавшегося целью поразить воображение зрителя мрачным мотивом. Мы тихо двигались по равнине к скалам. Листья одно за другим наплывали на экран. Я видел, как с них на землю, искрясь, падают капли сока. Края листьев острые, как лезвие ножа. Скалы вырастали темными громадами. Вот они надвинулись на нас. Черные базальтовые глыбы, между ними - нагромождение острых камней. Местами проглядывает почва. И все те же листья… Чем дальше продвигались мы, тем угрюмей становилась картина. Дикий каменный хаос. Все безжизненно. Я недоумевал.
