– Да, – рассмеялся Пикей, тогда еще не умирающий от тоски.
Она висела в дверном проеме, пока поезд набирал ход. Он держал ее левую руку в правой ладони, прижимался щекой к ее щеке и быстро шел за скрипучим составом.
«Какая нежная рука, какая мягкая щека», – витая в своих мыслях, он не заметил ограду в конце перрона. Сцена прощания закончилась тем, что он с силой ударился грудью о выступающие металлические перекладины и упал. А когда он поднял голову – поезда уже не было. И Лотты не было. Он чувствовал себя так, словно вместе с ней умчалось вдаль и его будущее.
Плача, он брел с вокзала по торговой улице Чандни-Чоук, обычно полной людей, но пустынной сейчас, незадолго до полуночи. Прошел под мостом Тилак, мимо старого, развалившегося форта Дели и зверинца, по которому всего несколько дней назад они гуляли рука об руку. Он рисовал акварелью руины форта и зверей, а Лотта сидела рядом и смотрела.
Стая собак, которые ночью наглели еще больше, с рычанием двинулась к нему. Но Пикей не испугался, наоборот – он встал перед собаками, расставив ноги, набрал полную грудь воздуха и зарычал в ответ.
– Грызите меня, облезлые дворняги! Жрите меня! Мне все равно! – ревел он.
Собаки приближались уже медленнее и рычали тише, как будто раздумывая над его словами. Когда они оказались у его ног, в которые только что хотели вцепиться, рычание утихло, и они завиляли хвостами. Он открыл газетный кулек с провизией и бросил собакам несколько кусков. Пока они жадно ели, он опустился на землю. Силы оставили его, и он уснул, измотанный рыданиями и долгой дорогой. Собаки устроились рядом и положили на него свои головы.
В ту ночь Пикей спал в окружении пяти делийских уличных дворняг на тротуаре перед городским зоопарком. Ему снились волны, захлестывающие его, и ураганы, вырывающие из земли дома.
Грызите меня, облезлые дворняги!
Жрите меня! Мне все равно!
Незадолго до рассвета его разбудил возобновившийся шум автобусов, которые проносились совсем рядом, скрипя амортизаторами и грохоча кузовами. Пикей приподнялся и уставился в темноту пустым взглядом. Холодный ветер унес остатки дневного тепла. Он замерз – собаки, согревавшие его телами, исчезли.
Он медленно преодолел последние километры до съемной комнаты в Лоди Колони, где жил тогда, и долго стоял в дверном проеме, глядя на опустевшую комнату: продавленная кровать, грязный комод, календарь с Лакшми, богиней счастья и благополучия, прибитый к покрытой черной плесенью бетонной стене.
