Поруганная вдова вдруг разразилась бранью. Вытрясая на пол содержимое своей сумки, старуха стала угрожать чуть ли не преисподней, куда она собиралась обратиться в том случае, если ей не удастся найти управы на «творящееся» в чертогах самих судебных инстанций. Возгласы мадам N из-за хорошей акустики звучали настолько резко, что по лицам присутствующих проносилась тень неловкости. Председатель — и ему следовало отдать должное — предпочел не акцентировать на инциденте внимания. Да и Вельмонт наконец догадалась вывести свою подопечную из зала…
После объявления решения, выйдя из зала одним из последних, Петр увидел Вельмонт и ее подопечную на скамье в коридоре в окружении каких-то компаньонок, которые еще минуту назад, находясь в зале, дружно сжигали его своими разгневанными взглядами. Общими усилиями они обхаживали в коридоре перенервничавшую вдову, совали ей какие-то таблетки, минеральную воду, уговаривали ехать домой не на метро, а на такси.
Петр замедлил шаг и, не зная, что сказать, обронил банальность:
— Мне искренне жаль.
Уставив в него недоуменный взгляд, Вельмонт на миг растерялась.
— Жаль чего?! — с усилием выговорила она. — Вы кто — педант? Или родились таким наивным?
Он опять почему-то медлил. И Вельмонт вдруг взорвалась. Она при всех стала обвинять его и всю кабинетную братию в нечистоплотности, в сокрытии всё тех же злосчастных «оригиналов», с которых были сняты ксерокопии, подтверждавшие ее версию, и чуть ли не в похищении подлинного, второго завещания. Вельмонт обещала добиться нового расследования и затем с вещественными доказательствами в руках подать жалобу — уже на всех без разбора.
— Это я вам обещаю… Вот тогда вам будет о чем жалеть, а пока…
Вечером, уже дома, он вновь принялся перелистывать папку с делом, которую прихватил с собой в Гарн. Ему не давал покоя какой-то неприятный осадок, который оставался у него весь день. Хотелось что-то сверить еще раз.
Если речь действительно идет о подлоге, на чем Вельмонт настаивала, если «второе» завещание, якобы подлинное и составленное позднее, сыновья действительно уничтожили, чтобы не пришлось делить со старухой имущество отца, в этом случае дело действительно можно было оспаривать, причем в корне. В этом не могло быть сомнений. Именно по этому пути и пошла Шарлотта Вельмонт. Слабая сторона ее позиции заключалась в отсутствии доказательств. Одни улики. Само обращение в суд в такой ситуации выглядело бессмысленным. Но как только Петр давал своим мыслям полную свободу, он не мог не констатировать, что даже на основании бумаг, собранных в его папке, напрашивался следующий вывод: с полной уверенностью невозможно было отстаивать ни одну точку зрения, ни другую. Тогда где истина? Должна ли она быть вообще?
