Женни Сильвестр, от любезностей в ее адрес, расточаемых на каждом шагу, и от непривычки принимать такое количество людей, казалась немного невменяемой. Обмениваясь с гостями торопливыми, мало на что их обязывающими репликами, она давала распоряжения у столов, вновь возвращалась на кухню, в который раз спешила к воротам, стоило спаниелям ринуться за угол дома, сбивая друг друга с ног, навстречу новоприбывшим. Наскочив на Петра, хозяйка поймала его за локоть и стала водить по саду, чтобы самолично познакомить со всеми, кого он видел здесь впервые.
Покорно пожимая руки незнакомым мужчинам и женщинам, Петр всерьез подыгрывал соседке. Взволнованная хозяйка городила что-то несуразное. Она почему-то называла его «блюстителем правопорядка», и ему не оставалось ничего другого, как многозначительно улыбаться. Церемония знакомства кое-как завершилась, и Петр пошел поздороваться с четой Форестье.
Всем семейством, с дочерью, Форестье топтались возле крайнего стола, заставленного бутылками с аперитивами, в окружении незнакомых людей, которые внимали бурному монологу актрисы Бельом. Она громогласно объясняла всем преимущества не то жизни в провинции, не то нравов сельской местности, откуда была родом, над «городским лицемерием». Ни жена архитектора, ни сам Форестье — он держал в одной руке стакан с виски, а другой прижимал к себе любимицу дочь — за болтовней Бельом не следили и даже не старались делать вид, что проявляют к разговору интерес.
В двух шагах от семьи архитектора кружил Жиль, старший брат Форестье. На пару братья держали архитектурное бюро. Родство почему-то сразу угадывалось, но не по физическому сходству и даже не по схожему темпераменту, а по какой-то характерной для обоих сибаритности, по умению слушать говорящего, томно глядя ему в глаза, но при этом не ставить его ни в грош и думать о чем-то совершенно постороннем.
Форестье-I — так за глаза звали старшего брата, рослого, крупнотелого сангвиника, — тоже приехал с женой. Бледнолицая, быстро увядшая блондинка, правильное лицо которой еще оставалось привлекательным, мадам Форестье-I-я была одета совсем буднично — в простенький розовый свитер, и если бы не три массивных перстня на одной руке, а-ля богема, но из антикварного магазина, которые бросались в глаза оттого, что она не переставала жестикулировать, ее слишком домашний вид мог бы показаться странным. Муж своим видом шокировал меньше. Словно из протеста против официальности подобных торжеств, любивший щеголять показным пренебрежением к правилам хорошего тона, он ограничился затрапезным синим свитером, один из локтей которого протерся, и зимним шерстяным шарфом алого цвета.
