А потом все ушли, и мы остались одни, и Джулио все плакал и плакал. Сказал, что его родители разводятся. Через три месяца они съехали, и Джулио переселился на Парк-Слоуп. Мы иногда виделись, а потом встретились на годовщине моих родителей, но лучшие дни нашей дружбы остались в прошлом.
У меня сегодня вечером свидание из-за того, что на прошлой неделе в автобусе кое-что произошло.
В тот день автобус был полон. По пробкам мы еле ползем. Я понимаю, где мы, по длине поворотов и подскокам на железнодорожных рельсах.
Когда в автобус льется солнце, я надеваю темные очки и дремлю. Чувствую, как у меня закрываются глаза. Засыпать — это как выходить на замерзшее озеро. Лед становится все тоньше и тоньше, а потом вдруг проваливаешься.
Когда рядом со мной кто-то сел, я проснулась.
— Добрый день, — сказал чей-то голос.
Молодая женщина. Когда мы выехали на лонг-айлендское скоростное шоссе, она уже объяснила мне, что едет в аэропорт, впервые встретиться со своим отцом.
Я улыбнулась и сострила, что тоже никогда не видела своего отца.
Она коснулась моей руки, не понимая, что я слепая.
— Это неважно, — прошептала она. — Он вас чувствует.
И я внезапно подумала о Филиппе — там, в море.
Я так долго его представляла, столько дней прошлым летом вызывала его в воображении рядом с нами на отцовской яхте.
Я чувствовала, как он рассекает волну с грузом рыбы в трюме.
В доке жужжат погрузчики.
В то утро я позвонила из кабинета Дейву. Поначалу он не мог вспомнить, о ком это я. Потом я ему напомнила, как он меня забирал от Гозмана в Монтоке. Он спросил, знаю ли я, как фамилия Филиппа.
В тот вечер, когда я ехала на автобусе домой, Дейв позвонил и сказал, что ничего пока не выяснил, что Дженет поспрашивает. Я поблагодарила его, но почувствовала, что потерпела поражение. Перед тем как повесить трубку, Дейв сказал, что если Дженет не сможет найти Филиппа, он с ней порвет.
На следующий день на работе меня вызвали с собрания ответить на телефонный звонок.
Ему было непросто говорить, ведь столько нужно было сказать.
Он сказал, что утром, когда они причалили, его ждала ирландка — они вернулись рано, канаты обледенели.
Сказал, что забыл мой номер, но недавно меня разыскивал, признался, что по ошибке заходил в Музей Гугенхайма, даже крутился возле клуба «Стивен Токхаус» по вечерам, глядя на танцующих. Никто меня не знал, сказал он.
Сказал, что прошлым летом, когда мы встретились на скамейке у причала Гозмана, его мама очень болела.
