РЖ: Вы относите этот роман к постмодерной литературе?
ИК: Пожалуй, нет. Стилизация существовала и до постмодерна. Я думаю, что главным условием постмодерна является прямое цитирование и парафраз известных вещей. Мне кажется, что роман Кейва по своему духу очень консервативен, он совсем не пытается быть, что называется, на переднем крае. Он, условно говоря, не уходит слишком далеко от литературы.
РЖ: Многих удивляет, что такой человек, как Кейв, сегодня обратился к неспешной блюзовой манере письма.
ИК: Это же здорово. Скучно, когда обращаются к тому, к чему сейчас положено обращаться. Так в Москве обычно пишут книжки. Поэтому в Москве никогда не напишут книгу, как, впрочем, ничего другого хорошего не сделают.
РЖ: Вам доводилось встречаться с самим Кейвом?
ИК: Я встречался с ним, когда еще не был переводчиком его книги и даже не знал, что буду им. Наша встреча состоялась перед его концертом на Горбушке. Потом я с ним поддерживал эпистолярное общение.
РЖ: Что он за человек?
ИК: Очень доступный, открытый, простой в общении, он из тех людей, что не изображают пафос, положенный рок-звезде. Скорее, он держит себя как актер (но не киношный или театральный). Он понимает, что популярен, и что при его профессии по-другому быть не может.
РЖ: Он родом из Австралии, а где он живет сейчас?
ИК: В Лондоне. До этого — в Бразилии. Интересно, что к моменту написания романа он в Штатах не бывал ни разу.
РЖ: Выходит, он совершенно умозрительно создал романный мир?
ИК: Да. В принципе, этот мир можно разместить в каком-то конкретном регионе (например, в Южных Аппалачах), но ведь понятно, что это чистая фантазия. Им описано совершенно мистическое место, такое «Макондо» или «Йокнапатофа».
РЖ: С какими трудностями Вы столкнулись при переводе? Роман ведь стилистически изощренный.
ИК: Трудности при переводе такого рода вещей всегда одни и те же. Русский язык темпорально мельче, чем английский. В русском языке отсутствуют барокко и ренессанс, поэтому, скажем, не понятно, как переводить преднамеренную лексическую архаику. Если обращаться к церковнославянскому, возникнут совершенно неправильные ощущения. При переводе на русский всей литературы, написанной до Вольтера, приходится сталкиваться с такими фокусами.
РЖ: Как Вы выходили из этого положения?
ИК: Методом компенсации. То есть нужно добиваться аналогичного эффекта при помощи других средств.
РЖ: Известный афоризм гласит: «Переводчик в прозе — раб, переводчик в поэзии — соперник». Вы относитесь ко второму разряду?
