Нам сейчас легче интегрироваться не только потому, что мы стали более цивилизованными и современными, но и потому что они, условно говоря, стали менее цивилизованными. Я не удивлюсь, если скоро кто-то типа Крутого, только посвежее и помоложе, будет играть концерты в «Madison Square Garden», и на них будет ходить не только русская эмиграция. Сейчас выясняется, что у всей мировой попсы одинаковая идеология. Бодрийяр, Фуко и жена его Фукуяма правят миром. До поры до времени.
ЕК: Что Вам нравится в отечественной музыке?
ИК: В настоящий момент в отечественной музыке мне нравится очень мало. Время от времени появляются интересные, но малоизвестные композиции и группы, которые приносят демонстрационки, записи. Из тех, кто постоянно присутствует в эфире, мне никто не нравится. Они никакие, такие ватные бармалеи, в них, условно говоря, ничего нет.
ЕК: Есть сейчас на эстраде не «ватные бармалеи»?
ИК: За последнее время появилась единственная фигура крупного масштаба — это Дельфин. Он — личность, в нем есть энергия. Личность сообщает информацию, а не ретранслирует ее.
ЕК: Какую музыку Вы слушаете в свободное время?
ИК: Мне трудно ответить на этот вопрос. Слушаю самую разнообразную, и не только ту, которая мне нравится. Потому что это, к сожалению, моя работа.
ЕК: Вас не раздражает большое количество музыки, которая тем более в основном Вам не интересна?
ИК: Нет. Для меня это естественно — слушать музыку с утра до вечера.
ЕК: Как Вы, человек с химическим образованием, попали в музыкальную среду?
ИК: В 1980-е годы молодой человек, который не интересовался рок-н-роллом, не мог называть себя продвинутым. Другой вопрос — почему я задержался. Думаю, только потому что музыка стала для меня средством заработка и общественной жизни. Я имею в виду группу «Наутилус Помпилиус». Так как музыка привела меня к реальным успехам, я в ней и задержался. В тот период много людей интриговало с музыкой: собирали пластинки, играли в группах, писали песни. Большинство из них сейчас занимаются другим, только потому что они не стали известными в музыкальной сфере, и у них не было повода превращать хобби в профессию. Не знаю, насколько случаен мой альянс с музыкой, но альянс с советским рок-н-роллом достаточно случаен, так как никогда не совпадал с основным направлением моих интересов.
ЕК: Вы считаете, что увлечение музыкой стало Вашей профессией?
ИК: Оно стало одним из моих источников дохода, одной из моих профессий только потому, что я прозанимался той же самой группой «Наутилус Помпилиус» значительно большее времени, чем стоило бы. Но это — не моя вина. 5–7 лет выпало на переходный период и те процессы, которые уже должны были закончиться, затянулись. История на несколько лет затормозила перед тем, как сделать дальнейший рывок. Я сожалею только о том, что этот период длился слишком долго, но не о том, что он вообще был.
