Наши первые попытки покинуть горы обернулись катастрофой.
Время или гордыня притупили наше понимание самих себя, и мы оказались безнадежно слабее противника. Мы еще не были достаточно сильны, чтобы противостоять орде человеческих воинов, не говоря уж о тварях, которые держали нас в плену. Казалось, железо теперь было повсюду: его извлекали из недр нашей тюрьмы и переплавляли в блестящее оружие, утварь и даже в украшения. Мы были бессильны перед ним. Наши раны причиняли нам боль, которую смертные и представить себе не могут. Мы отступили. Зализывали раны. И да, мы ненавидели все это.
Я смотрела на это новое царство из своего ненавистного обиталища и понимала, что нужно найти иной путь. Мы уже не могли, как раньше, забирать все, что пожелаем. Не могли убивать и грабить. Я отказывалась пресмыкаться и умолять. Вместо этого я просила, хитрила и торговалась. Находила слабое звено и давила, пока оно не лопнет. Они давали мне то, чего я хотела, и считали, будто обхитрили меня. Мне оставалось лишь пережить их, ведь подобные мне не умирают. А тем временем я набиралась опыта.
В мире есть уголки столь темные, что они недоступны человеческому глазу, и лезвия куда более острые, чем кажется на первый взгляд, готовые поразить ничего не подозревающую жертву. Есть те, кто не боится того, чего стоит бояться, и те, кто готов пойти на сделку с самим дьяволом, лишь бы утолить свою жажду наживы.
Да, мир стал безопасным благодаря женщине, но мир этот очень велик.
Маленькой Розе было всего пять лет, когда ее родители разрушили жизнь моей матери и мою жизнь тоже. Я могу рассказать эту историю, как будто видел все своими глазами, хотя это и не так. А даже если бы и видел – мне тогда было всего шесть лет, и подробности, скорее всего, ускользнули бы из моей памяти. Так что оно и к лучшему, что я слышал эту историю от других – от тех, кому я доверял. Это значит, что я знаю правду.
Мне рассказала ее моя мать, а те, кто бежал вместе с ней, много раз повторяли ее, и я узнал все, сидя у их ног. К тому времени я уже достаточно вырос, чтобы чесать шерсть и прясть: я был сыном своей матери, и от меня этого ждали. За такой работой мало что остается – только говорить и слушать, но мне предстояло еще многому научиться, чтобы начать говорить самому. Я был хорошим слушателем. Услышанные мной слова прочно вплетались в мое сердце, и я заворачивался в них, как в одеяло: когда-то моя мать была гордой и богатой, но потом избалованная маленькая принцесса положила всему этому конец.
