Она не плакала. Она сказала мне:
- Дорогая, ты выглядишь просто дурой.
Снаружи кто-то все подстригал газон - скорее всего, мой папочка. Мама, наверное, вскапывает, окучивает, подстригает, и выдирает сорняки: она никогда не останавливается. Когда-нибудь я поступлю в цирк, полечу на луну, сочиню роман: кроме прочего, я уже помогла убить человека. Я была кем-то. Все это чепуха. Я сорвала спираль и швырнула ее на кровать. Затем я разделась, осталась в комбинации и юбке и кучкой сложила свой костюм на кровати. Когда я пошла к двери, я обернулась взглянуть на коллекцию старых одежек и на себя в зеркало - в последний раз. На секунду что-то еще двинулось в зеркале, или мне показалось, что-то позади меня или сбоку, что-то угрожающее, полуслепое, тень теней, что-то небрежно рассыпающее серебряные монетки, что-то, сверкнувшее на самом пределе зрения. Я так этого хотела; я стояла, стиснув кулаки, едва не плача: пусть оно выйдет из зеркала и убьет меня... Если у меня не будет защитника, пусть будет чудовище, мутант, ужас, смертельная болезнь, что угодно! что-нибудь, с чем можно сойти вниз и никогда больше не быть одной.
Не появилось ничего. Ни хорошее, ни плохое. Я слышала, как верещит газонокосилка. Придется идти самой и снова видеть багровое лицо отца, его сердечные приступы, его нрав и отвратительную настойчивость. Видеть слабую улыбку матери, выглядывающую из заросшей клумбы, которую она пропалывает, всегда на коленях, говорящую, прежде чем спросят:
- Ах, бедная женщина, бедная женщина!..
Совсем одной.
Никаких больше сказок.
