47
Он очнулся с такой жаждой, что не мог глотать, а губы порвались бы, как рисовая бумага, попробуй он их разомкнуть. Похоже, прошло много времени. От долгого сна в глазах было такое ощущение, будто лопнули капилляры.
«Это то же самое место, что и прежде», – предположил он, смутно припоминая, что лежал здесь в полубессознательном состоянии и в таком же положении, на этой же поверхности, но в другое время. Хотя сейчас не хватало чего-то заметного. Чего именно? Из него будто что-то удалили либо сняли какую-то тяжесть. То, что долго двигало им, изнуряло, истощало, лишало рассудка, вселяло панику.
Страх.
Душащий страх. Бросающий в дрожь и парализующий. Постоянное ожидание его холодного удара. Страх наконец покинул его.
А потом к нему вернулась память. Хлынула потоком тьмы в рот, глаза и уши. Он даже почувствовал сырость и холод, а в нос ударил запах гнилых листьев и валежника.
Израненный и окровавленный, он уже был на пределе. Легкие горели огнем, а ноги свело судорогой от усталости, но теперь они были в тепле. Призрачные очертания синяков и ссадин на измученном теле напоминали о том, через что он не хотел бы пройти снова.
В его памяти возникли лица жертв. Хатч. Фил. Дом. Он снова увидел на деревьях тряпье. Тряпье и кости. Потом вспомнил силуэты костлявых стволов на фоне огненно-красного неба. Там было кое-что еще. Будто состоящее из деревьев, но стоявшее от них в стороне. Нечто возвышалось на фоне странного планетарного сияния. И смотрело на него. Воспоминание о черепе, разбитом, словно фарфоровая ваза молотком, ударило тело электрическим разрядом. Собственный крик, вырвавшийся из тьмы, сбил с толку.
Но его спасли, и сейчас он лежит в кровати. Его нашли, о нем позаботились. У Люка защемило сердце.
Когда он с силой разомкнул глаза, ощущение было такое, будто в черепе порвалась ткань. Боль ударила по глазам изнутри. Потом еще и еще, но то были более слабые ее отголоски, затем и они стихли.
Воздух в этом спасительном месте был какой-то нечистый. Так пахнет ношеная одежда в благотворительной лавке. Жажда прожигала все тело насквозь, от распухшего языка до пупка. Он разжал одеревеневшие губы и всем ртом вдохнул запах запустения – старого сырого дерева, пыли; постельного белья, засаленного и смердящего, как шкура животного.
Посмотрел в бледное пустое пространство перед собой. Прищурившись и сфокусировав зрение, увидел швы повязки. Слой материи, придерживающий ресницы, чтобы он не мигал. Сквозь ткань проникал слабый свет. Он смутно помнил прикосновение проворных нежных рук, обматывавших ему голову, пока спал. Заботливых рук, чуть не выхвативших его из глубин нездорового сна. Сколько времени прошло с тех пор? Недели? Дни?
