Я знаю, что он прав, и чаще всего все кончается тихо и мирно, мне ведь надо только выплеснуть свою досаду, да это и случается не часто; я и самой Гун могу сказать, если что не по мне, — осторожность и деликатность исчезли вместе с Флоренс Найтингейл. А по поводу овощей я сказала, что требую одного — спрашивать разрешения прежде, чем что-то рвать; после этого она пришла и, склонив голову на плечо, жалобно, как нищенка, спросила, нельзя ли ей выдернуть несколько свеколок. Конечно, я разрешила, и она забрала свеклу вместе с ботвой, а потом выбросила ботву из окна своей кухни: мол, вот тебе, получай. Я подобрала ботву, отнесла и положила ей на кухонный стол, при этом предупредила: чтобы больше этого не повторялось.
Мне вовсе не доставляет радости вести с кем-то войну, но иной раз это необходимо. Когда война уже у тебя на пороге, остается либо драться, либо капитулировать. Ни то, ни другое не принесет мира, потому что его не существует; а капитулируют люди, когда не решаются воевать, когда хотят быть добрыми, и если после капитуляции они не погибнут, то в конце концов окажутся втянутыми в еще более ожесточенную войну.
Интересно, почему тот умник, который выступал по радио, говорил, что прогресс — это война, губительная для всех. Если бы он сказал, что прогресс — это просто война, я бы с ним согласилась.
Мне бы тоже хотелось уметь сохранять нейтралитет, как Стуре, например, но у меня это не получается. Вообще-то. Бог с ним, с нейтралитетом, но мне бы хотелось уметь проявлять участие, не принимая ничего близко к сердцу. Может, мне действительно больше всех надо? Довольно противная черта, к тому же просто наивная. Несмотря на самые добрые намерения. Тот, кто сохраняет нейтралитет, защищен от разочарований. А дурой быть неприятно.
Теперь вот еще Карин, я же вижу, что ее что-то гнетет. Она такая беспокойная, нервная, в глазах тревога. Глаза ее наблюдают за детьми — мы смотрим, как они купаются, — скользят по мне, по воде, но видит она только то, что точит ее изнутри, и она так похудела. Я обратила на это внимание, когда мы с нею купались. Мы с нею купаемся нагишом. Зато Енс и Эва — непременно в плавках и в купальнике, как Стуре, — он купается нагишом, только когда мы одни. Детей моя нагота и притягивает и смущает, особенно Енса, я вспоминаю, как меня в детстве так же захватывала и пугала нагота моих родителей. Но трехлетняя Эва не смущается. Она трогает мою грудь и сообщает, что сосала из такой груди молочко, когда была маленькая. Я говорю, что тоже могла бы покормить ее, да только сделала из своего молока сыр, не хочет ли она бабушкиного сыра? Но сыра Эва не хочет.
