Какой бред! Они ничего не знают. Вскрыли десяток черепных коробок, разобрали молекулы на кусочки РНК, но так и не поняли главного: нарьяги — тоже люди. Их делают такими ритуалы старейшин, чтобы, вырастая, они сами отбирали человеческих детей и делали из них машины уничтожения.
— Мы так и не поняли природу «живого изучения», того самого, что умеют продуцировать эти существа. Помогите нам, мистер Райт, я уверен, вы сумеете вспомнить что-то, что даст нам зацепку.
— Ничего, — я качаю головой, — он обычный ребенок. Он был истощенный, очень худой, этакий заморыш. Но потом все пошло на лад. У него хороший аппетит. И сон крепкий, как у всех детей. Его даже кошмары не мучили…
— После какого момента мальчик стал гм… поправляться? — уточняет мисс Джонс, отцепляя дозиметр и тщательно записывая данные в мою девственно чистую карту.
— Да почти сразу. Я заставил его стащить все побрякушки и дурацкие лохмотья. Он стал нормальным ребенком… — я осекаюсь. Только сейчас до меня начинает доходить, что я выпалил, не подумав.
Бусики и бубенчики, в огне из них вытаивали какие-то блестящие капельки, что-то вроде шариков ртути. Вот оно!
Я не остался на завтрак, хотя мисс Джонс настойчиво приглашала. Лишь пообещал зайти завтра. Вместо этого направился в госпиталь — навестить Костю и Танюшку.
Таня кивнула мне на бегу, ласково улыбнулась и исчезла — у нее сейчас самый разгар работы. Зато к Косте Краснову меня пропустили без проволочек, едва я показал специальный пропуск, подписанный Деворией.
Бывший мятежник растягивает бледные губы, увидев меня. Из носа у него торчит катетер, приклеенный к щеке полосой пластыря, руки, лежащие поверх простыни, почти такие же худые и бескровные, как у Шику в нашу первую встречу.
— Привет.
— Тебя выпустили? — шепчет он. — Хорошо.
— Это ты им сказал про Веру?
Он кивает.
— Откуда ты узнал, что она…?
— Ничего я не знаю, — отвечает Костя. — Только имя ее. Псевдоним ей мы с Серегой придумали.
— Но ведь это не она сдала нас! Зачем?
— Чтоб тебя выгородить. Эльви умерла, ты выжил. Если б было наоборот, шпионом стал бы ты.
Слова пропадают, в горле стоит ком. Смешные они, эти мятежники. И их странный, ни на что не похожий, кодекс чести, по которому можно очернить мертвого, чтобы спасти живых. Но меня действительно выпустили. Благодаря или вопреки их абсурдным заявлениям. Вот только опасность не миновала, и я отчетливо понимаю: если за меня возьмутся всерьез, то и моим заступникам несдобровать.
