— С картотекой вы обошлись жестоко. А как быть, если эти данные вновь понадобятся?
— Не волнуйтесь, Иннокентий Всеволодович, сразу же восполним.
— Вы спрятали копии в надёжном месте?
— Надёжнее не бывает, — улыбнулся статский советник, дотронувшись пальцем до виска.
— Ах, да, простите! Совсем забыл про вашу феноменальную память.
Князь плюхнулся в кресло, поставил рюмки на стол и наполнил.
— Люблю этот запах, — с благоговением вымолвил гость. — Пахнет рождеством и домашним уютом.
— Боюсь, нам долго придётся жить воспоминаниями о сытой и относительно спокойной жизни, — усаживаясь напротив, заметил Ардашев.
— Думаете, Советы продержатся?
— Не знаю, но действуют они очень решительно.
Князь молча выпил рюмку, его примеру последовал и Клим Пантелеевич.
— А вы останетесь в столице или подадитесь на родину?
— Уеду в Ставрополь. Надеюсь переждать в провинции это смутное время.
— Собираетесь практиковать?
— Возможно… А вы?
— Закончу кой-какие дела и махну за границу. Не имею права рисковать жизнью четверых детей.
— И куда?
— Ещё не решил. Но, скорее всего, в Америку. Лучше уж я оттуда посмотрю на то, что здесь будет происходить. — Князь вновь наполнил рюмки. — А поедемте со мной, а? Вы же видите, что творится! Неужели не понимаете, что вас снесёт первая кровавая большевистская волна? Нашего брата не милуют и убивают тайно, без шума. — Мирский выпил коньяк и, достав из кармана серебряный портсигар с царским вензелем на крышке, закурил.
Ардашев сделал глоток и сказал:
— Всё так. Но съезжу в Ставрополь, на родительские могилы посмотрю, подожду немного. А за границу я всегда успею… К тому же, и дом там у меня…с беседкой…у самых Тифлисских ворот.
— Да о чём вы? О каком доме ведёте речь? О какой беседке? Надо себя спасать. Бросать всё к дьяволу и бежать… Вы же видите, какая кровавая заря занимается над страной! Чернь проснулась от векового сна. Пьянь, грязь, горе…
— Как бы там ни было, но это наш народ.
— А что такое народ? Вы называете народом это стадное большинство? Сегодня их Ленин увлёк, назвав воинскую доблесть — предательством, а грабежи — экспроприацией, а завтра ему на смену может прийти другой тиран. И все они, по крайней мере основная масса, пойдут за ним, отдавая в жертву своих детей, родителей, жён и мужей.
— Знаете, — усмехнулся Клим Пантелеевич, — ровно эти слова говорил мне один мой старый знакомый в Киеве в шестнадцатом году. Теперь он, как я слышал, начальник сыскного отделения в Ставрополе.
