А вечером, после пира, Белый Эльсил отозвал Марбода в сторону и сказал:
— Сдается мне, Марбод, что этот Ванвейлен нашел стеклянную гору под самыми нашими ногами, потому что вчера он искал в замке веревку и лопату. И еще думается мне, что он умеет видеть в темноте, потому что он искал лопату, а факелов не искал.
Утром Ванвейлен дождался, пока гости и хозяева уедут на охоту, подхватил мешок с заготовленным снаряжением, и пошел к старому городу.
Это утро было то самое утро, когда весна, в облике оленя, гуляет среди почек и ростков. Марбод Кукушонок, Лух Медведь и еще некоторые отправились на соколиную охоту встречать весну. По дороге всадникам встретилась кучка крестьян: те замахали шапками и попадали на колени перед Кукушонком, называя его Ятуном, но на своем языке.
Лух Медведь обратил на это внимание благородных господ. Кукушонок побледнел, но промолчал. Лух Медведь был первым силачом округи и женихом дочери хозяина, прекрасной Идрис. Накануне он опять проиграл Марбоду игру в кольцо, и невеста на его глазах распорола шелковый копейный значок, который вышивала два месяца.
Съехались к старому городу, где в дуплах развалин много было птиц. Весеннее солнце, лед на лужицах, боевые веера, крики дам, льдинки на земле, как пластины панцирей, и панцири поверх кафтанов, как драконья чешуя. Пух перепелов летел как перья Великого Вея, заклеванного противником, — скоро прорастет просом.
Всех удачливей были две птицы: сизый, с темными усами по бокам сапсан, принадлежащий Луху Медведю, и великолепный белый кречет Марбода Кукушонка. Марбод получил от герцога трех птиц. Одного оставил себе, другого отдал за убийство Ферла Зимородка, а третий сдох месяц назад, и Марбод тогда два дня пролежал, накрывшись с головой одеялом.
Боевой друг Марбода, Белый Эльсил, высмотрел на тропке следы лошади, и сказал:
— Никак это отпечатки Жемчужной Пяди, той, которую ты, Марбод, подарил чужеземцу. Сдается мне, что он поперся в стеклянную гору, и как бы он не сломал свою шею.
Марбод возразил, что этот человек колдун, и шею ему сломать трудно.
— Я же не говорю, что он сломает шею в горе, — отвечал Эльсил, — а я говорю, что он свалится с лошади, потому что на лошади он ездит хуже хомяка.
— Да, — сказала задумчиво прекрасная Идрис, гладя сизого ястреба-перепелятника, — живой человек в стеклянный дворец не полезет. Мой дед полез, но сошел с ума.
— Рассказывают, Марбод Кречет в Золотую Гору лазил.
Лух Медведь сказал преувеличенно громко:
