Для столь нежного, но строгого мироустройства такая стихия, как капитализм, никак не подходит. Здесь нужен экосоциализм, политическая и экономическая система, отказавшаяся от антропоцентрического принципа, действующая не в интересах человека и его благосостояния, а в интересах среды и мира в целом. Такая система должна постоянно ограничивать естественные импульсы людей — прежде всего их желание работать. Деятельных и предприимчивых особей (которым сейчас принадлежит земной мир) пусть манит космос… На Земле же да воцарится музейная тишина!
Хуан замолчал. Стало еще холоднее, но все сидели неподвижно. Свеча догорела. Звезды ярко сияли в огромных окнах-проемах. В свете звезд Хуан казался сделанным из черного дерева. Он потянулся к мешочку, неторопливо наполнил трубку, раскурил. Слоистый терпкий дымок взошел к бетонному потолку. Индеец достал из-под пончо некую брошюру и бросил ее на пол перед собой. Кто-то из слушателей подобрал ее, прочитал вслух название по-французски: «Функциональная асимметрия долей головного мозга». Снова повисло молчание.
Индеец передал трубку тому человеку, что сидел ближе всех. Тот вдохнул дым и передал трубку другому. Все сделали по небольшой затяжке, и трубка вернулась к индейцу.
— Вы слышали слова. Вы курили, — произнес индеец. — За словами и дымом должно последовать дело. Оно последует. Прямо сейчас.
Он вдруг с резким свистом стал втягивать в себя воздух. Словно весь воздух этого недостроенного дома, весь воздух этих подзвездных холмов вошел в его темное лицо. Затем он выдохнул его с такой чудовищной силой, что со всех присутствующих, словно взрывной волной, сорвало головы. Как наточенный мачете резанул воздух.
Некоторые обезглавленные тела остались сидеть, кроваво фонтанируя в потолок, другие грянулись на пол, расплескивая по бетону свою кровь. Их головы вынесло ветром в гигантские окна, волосы на головах развевались с протяжным свистом, а сами головы хохотали, одновременно изумленные и упоенные этим полетом. Смерть не прикоснулась к этим головам. Напротив, ликующая шарообразная жизнь наполнила их, как газ наполняет веселящие шары. И, как брызгала и хлестала кровь из их брошенных тел, так брызгало и хлестало счастье из их блистающих очей. Так же и хохот хлестал из румяных губ. Лица их светились, как лица только что поебавшихся впервые детей, светились вихрящиеся волосы, унизанные искрами, как парусники дремучих морей огнями святого Эльма. Пятнадцать счастливых голов летели над холмами. И когда они пролетали над таверной Пансы, одна прелестная девичья головка, за которой, как за кометой, струились по воздуху светлые волны длинных волшебных волос, шутки ради спустилась, кружась, к жирному Пансе, спящему в качалке, облетела вокруг него и поцеловала его вонючие, пахнущие табаком губы. Затем она со смехом воспарила и продолжила свой полет. Старый Панса проснулся, открыл ничего не понимающие глаза, быстро, как робот, достал из-за пояса пистолет, вставил дуло себе в рот и выстрелил.
